Как изображается Москва в повести "Собачье сердце"?

Велика истина, и она восторжествует.
Книга Ездры, III:12

По жанровым признакам «Собачье сердце» является социально-философской сатирической повестью с элементами фантастики. Такое жанровое своеобразие показывает, насколько глубоко по содержанию это небольшое по объёму произведение.

Тема повести на первый взгляд самая заурядная — изображение современной писателю советской реальности, а точнее, нэповской Москвы середины 20-х годов XX века. Булгакова не возмущают элементы капитализма, появившиеся в советской действительности благодаря новой экономической политике, — частные магазины, частная индивидуальная деятельность граждан (медицинская практика профессора Преображенского). Наоборот, писатель видит в них возвращение от «разрухи» к нормальной жизни. Идея произведения в том, что быстро создать «нового» человека, изменив только условия его жизни, невозможно. Именно против современных «новых» людей, подобных Швондеруи Шарикову, направлен главный сатирический пафос повести.

Для фантастических событий автор создаёт в повести живописный город-фон из магазинов, не расчищенных от снега улиц, вонючих задворок, любопытных горожан, бесцеремонных газетчиков, таинственных карательных органов, бездомных кошек и собак, из больниц, воровских притонов, трактиров, цирков, театров и т. д. Произведение условно можно разделить на две части. Первая часть — весьма колоритное изображение Москвы через восприятие наблюдательного подзаборного пса Шарика. Во второй части даётся описание квартиры Преображенского от лица автора.

И пёс, и автор не разделяют энтузиазма тех граждан, которые считают, что жизнь в Республике Советов налаживается день ото дня. В.В.Маяковский, как известно, очень гордился своими оптимистическими агитками на злобу дня. В частности, ему принадлежат знаменитые рекламные стихи, призывающие не покупать продукты «нигде, кроме как в Моссельпроме». В булгаковской повести эти стихи приходят на ум голодному дворняге Шарику: ему очень понравился запах колбасы из рубленой кобылы с чесноком и перцем, которую он, однако, не советует есть богатому господину (Преображенскому): «Для чего вам гнилая лошадь? Нигде кроме такой отравы не получите, как в Моссельпроме» (I). Сколько ни рекламируй советские товары, они сделаны из рук вон плохо. Свидетельство этому — случай с пациентом профессора Преображенского, который выкрасил волосы отечественным средством и получил шевелюру приятного зелёного цвета (II). Кошки, которых так старательно вылавливает по Москве заведующий подотделом очистки МКХ Шариков, «на польты пойдут, из них белок будут делать на рабочий кредит» (IX).

В.В.Маяковскому, работавшему в «Окнах РОСТА», принадлежит ещё одна «плакатная» фраза-лозунг, которая обыгрывается в повести — «Разруха — треклятая старуха». Когда доктор Борменталь пытается всеобщей разрухой оправдать исчезновение галош и парового отопления в Калабуховском доме, Преображенский прямо-таки «вскипает» от негодования: «Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стёкла, потушила все лампы? (...) Это вот что: если я, вместо того чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха (...) Следовательно, разруха (...) в головах. Значит, когда эти баритоны (красивый баритон был у Маяковского — О.П.) кричат «бей разруху!» — я смеюсь. (...) Это значит, что каждый из них должен лупить себя по затылку!» (III).

Уличной грязи и разрухе, воровству и разврату, озлоблению и отчаянию граждан новой России противостоит в повести мир квартиры Преображенского. Идея дома как важнейшей опоры человека, где царствуют уют, покой, добрые семейные отношения, — любимая идея Булгакова (дом Турбиных в романе «Белая гвардия»), В квартире Преображенского жизнь идёт по разумным (традиционным) правилам, отличным от новейших (советских) порядков, поэтому здесь нет разрухи, ведь каждый занимается своим делом.

Булгаков описывает жильцов квартиры — разных по характеру и склонностям, но хорошо уживающихся друг с другом: высокоучёный и ироничный профессор; живая и сообразительная горничная Зина; страстная и домовитая кухарка Дарья Петровна; любознательный, восторженный и воспитанный помощник-ассистент доктор Борменталь. Высокой культурой отличается быт в квартире Преображенского: здесь всё блестит чистотой, каждая вещь лежит на своём месте, здесь умеют красиво и со вкусом обедать, вежливо разговаривать друг с другом. Профессор и ассистент обращаются на «вы» к кухарке, даже к нахальному Полиграфу Полиграфовичу, а он не одобряет этих церемоний: «Вот всё у вас, как на параде, «извините» да «мерси», а так, чтобы по-настоящему, — это нет» (VII). Но главное, что люди, живущие в этой «правильной» квартире, умеют делать, — так это работать не покладая рук. Дарья Петровна на кухне не просто варит и жарит, а прямо-таки священнодействует, как языческий жрец: «Острым узким ножом она отрубала беспомощным рябчикам головы и лапки, затем, как яростный палач, с костей сдирала мякоть, из кур вырывала внутренности, что-то вертела в мясорубке» (III). Работой-творчеством занимаются оба врача: они служат в госпитале, проводят научные исследования, ведут частную практику, которая обеспечивает им достойный уровень жизни посреди разрухи, ведь на государственное госпитальное жалование можно только не умереть с голоду (пример — машинистка Васнецова). Именно больших заработков и независимости не могут простить профессору представители новой власти — Швондер и активисты домкома.

Замечательно, что ни одного настоящего рабочего в сатирической повести Булгакова нет, так как не пролетариев высмеивает Булгаков. Писатель отмечает, что в результате пролетарской революции, идеи которой сами по себе гуманны и благородны, у власти оказались люди со взглядами люмпен-пролетариата (Швондер «сотоварищи»), а вслед за ними «порулить» захотела помесь беспородного пса с ловким преступником (Шариков). Учитывая эти обстоятельства, простым людям, по мнению автора, не следует серьёзно надеяться на улучшение своей жизни в обозримом будущем. Здесь снова следует вспомнить машинистку Васнецову, худенькую барышню в потёртом пальто. Сначала она вынуждена стать любовницей начальника, а потом заведующий подотделом очистки Шариков берёг её себе в секретарши и желает на ней жениться. Когда профессор Преображенский упрекает её в легкомыслии («Нельзя же так с первым встречным только из-за служебного положения... Детка, ведь это безобразие...»), барышня плачет и объясняет безысходность своей жизни: «Я отравлюсь... в столовке солонина каждый день... и угрожает... говорит, что он красный командир» (IX).

Плодами пролетарской революции воспользовались разные советские начальники-бюрократы и нэпманы: они живут в своё удовольствие даже в такое тяжёлое время и желают омолаживаться у профессора Преображенского. Эти сытые и развратные выдвиженцы появляются на приёме у профессора, их не смущают высокие гонорары медицинского светила. В «Собачьем сердце» средствами сатиры обличаются самодовольство, невежество и ограниченность новых «хозяев» России, как стоящих у власти (пациентов профессора Преображенского), так и рвущихся к власти (Швондера и Шарикова). Последние, ничего не умея создавать и вырабатывать, всё желают отнять и поделить, чтобы устроить себе безбедное, приятное существование, спекулируя своим «пролетарским» происхождением. Здесь, кстати, можно вспомнить ещё одного люмпена — Клима Чугункина. Его анкета-биография выглядит как анекдот: беспартийный, но сочувствующий; в двадцать пять лет судим три раза и все три раза оправдан благодаря происхождению. Примечательная деталь: в третий раз Клим получает за серьёзное преступление неслыханное наказание — «условно каторгу на пятнадцать лет» (V).

«Новые» люди во всём отрекаются от ненавистной старой жизни. А что они ставят на место прежней («эксплуататорской») культурной традиции? Вместо старых имён, выбираемых в честь святых — небесных покровителей, они, демонстрируя свой атеизм, придумывают себе новые имена. Но вряд ли «индустриальное» имя Шарикова — Полиграф Полиграфович, образованное, наверное, от полиграфического комбината, — более удачно, чем Филипп Филиппович или Иван Арнольдович. Первая книжка, которую «новые» люди берут в руки, — «Переписка Энгельса с Каутским» (!). Их отличает агрессивное невежество и аморальность: едва начав читать, они уже знают, как устроить справедливое общество; едва научившись писать, Шариков «стряпает» политический донос на своего, можно сказать, «творца», руководствуясь при этом не идейными, а корыстными соображениями: очень заманчиво получить жилплощадь в профессорской квартире.

Итак, в повести Булгакова «Собачье сердце» советская реальность середины 20-х годов XX века отразилась через описание московского быта. Автор не разделял бодрости деятелей пролетарской культуры, например В.В.Маяковского, который в поэме «Хорошо!» (1927) заявлял: «Слушайте, национальный трутень, день наш тем и хорош, что труден!».

Булгаков, как это бывает с большими художниками, угадал пороки советской системы, когда они были ещё в зародышевом состоянии. Писатель замечает, что в государстве рабочих и крестьян к власти рвутся люди некомпетентные, гордящиеся своим сомнительным «пролетарским» происхождением и отсутствием университетского образования, хотя и в первом, и во втором случае хвастаться вроде бы нечем. Булгаков понимал, что нельзя, возвращаясь к феодальным временам, считать происхождение главным показателем общественной ценности человека, то есть недопустимо снимать с человека личную ответственность. Писатель предвидел, что необразованные «новые управители» России могут наломать много дров, и, как показала последующая история, оказался прав.

А между тем, чтобы общество функционировало нормально, надо, как утверждал Булгаков, не так уж много. Об этом в повести рассуждает профессор Преображенский. Во-первых, каждый старательно должен заниматься своим делом, а не озабочиваться «мировой революцией, проблемами угнетённых малайцев и тому подобными галлюцинациями» (III). Во-вторых, государством должны управлять умные и образованные люди, деятельность которых общество могло бы реально контролировать. Ничего этого Булгаков не увидел в современной ему советской действительности, которую поэтому так едко, сатирически высмеял в своей повести.