Сюжетный план
1. Предисловие к роману.
2. «Бэла»:
— путешествие повествователя, его встреча с Максимом Макси-мычем;
— первая часть рассказа Максима Максимыча о Бэле;
— переезд через Крестовый перевал;
— вторая часть рассказа Максима Максимыча;
— развязка «Бэлы» и завязка дальнейшего повествования о Печорине.
3. «Максим Максимыч»:
—встреча повествователя с Максимом Максимычем;
—психологический портрет Печорина (наблюдения повествователя).
4. «Журнал Печорина»:
— Предисловие к «Журналу...»;
— «Тамань»;
— «Княжна Мери»;
— «Фаталист».
Хронологический план
1. «Тамань».
2. «Княжна Мери».
3. «Фаталист».
4. Первая часть событий повести «Бэла».
5. Вторая часть событий повести «Бэла».
6 Путешествие повествователя, его встреча с Максимом Максимычем.
7. Переезд через Крестовый перевал.
8. Развязка истории Бэлы, рассказанной Максимом Максимычем, и завязка дальнейшего повествования о Печорине.
9. Встреча повествователя с Максимом Максимычем и Печориным.
10. Предисловие к «Журналу Печорина».
11. Предисловие к роману.
Пересказ
Предисловие сделано автором ко второму изданию романа в ответ на раздраженную реакцию публики. «Иные ужасно обиделись, ...что им ставят в пример такого безнравственного человека, как Герой Нашего Времени; другие же очень тонко замечали, что сочинитель нарисовал свой портрет и портреты своих знакомых... Старая и жалкая шутка!.. Герой Нашего Времени... портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии... Довольно людей кормили сластями... нужны горькие лекарства, едкие истины». Автору «было весело рисовать современного человека, каким он его понимает... Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить — это уж Бог знает».
Часть I
Глава 1. Бэла
На живописной горной дороге по пути из Тифлиса повествователь знакомится с пожилым штабс-капитаном Максимом Максимычем. Они останавливаются на ночлег в осетинской сакле. Максим Максимыч рассказывает историю, центральной фигурой которой является молодой офицер Григорий Александрович Печорин. (Печорин был направлен в крепость, как выяснится позже, за дуэль с Грушницким.) «Славный был малый, только немножко странен: в дождик, в холод целый день на охоте; все иззябнут, устанут — а ему ничего. А другой раз сидит у себя в комнате, ветер пахнет, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет, а при мне ходил на кабана один на один... Есть этакие люди, у которых на роду написано, что с ними должны случаться разные необыкновенные вещи!
Недалеко от крепости жил местный князь. Его пятнадцатилетнего сына Азамата, проворного, ловкого и падкого на деньги, Печорин дразнил, провоцировал: «Раз, для смеха... обещался ему дать червонец, коли он ему украдет лучшего козла из отцовского стада; и что ж вы думаете? На другую же ночь притащил его за рога». Однажды князь пригласил Печорина и Максим Максимыча на свадьбу старшей дочери. Младшая дочь князя - Бэла - понравилась Печорину. «Только не один Печорин любовался хорошенькой княжной: из угла комнаты на нее смотрели другие два глаза, неподвижные, огненные». Это был Казбич: «рожа у него была самая разбойничья: маленький, сухой, широкоплечий... Ловок был, как бес!.. Лошадь его славилась в целой Кабарде». Максим Максимыч случайно услышал разговор Казбича и Азамата об этом коне, Карагезе. Азамат уговаривал продать коня, предлагал даже украсть за него свою сестру Бэлу. «Напрасно упрашивал его Азамат,.. и плакал, и льстил ему, и клялся». Наконец Казбич оттолкнул Азамата. Мальчишка вбежал в саклю, «говоря, что Казбич хотел его зарезать. Все выскочили, схватились за ружья — и пошла потеха!»
Максим Максимыч рассказал Печорину об этом разговоре: «он посмеялся, — такой хитрый! — а сам задумал кое-что». Печорин начал специально дразнить Азамата, расхваливая коня Казбича. Так продолжалось почти три недели: «Григорий Александрович до того его задразнил, что хоть в воду». Азамат уже был готов на все, и Печорин легко уговорил мальчишку «обменять» Карагеза на сестру, Бэлу: «Карагез будет ее калымом». Печорин с помощью Азамата выкрал Бэлу, а следующим утром, когда приехал Казбич, он отвлек его разговорами, и Азамат угнал Карагеза. Казбич выскочил, стал стрелять, но Азамат был уже далеко: «С минуту он оставался неподвижен,.. потом завизжал, ударил ружье о камень, разбил его вдребезги, повалился на землю и зарыдал, как ребенок... он так пролежал до ночи и целую ночь». Казбич остался неотомщенным: Азамат сбежал из дому: «Так с тех пор и пропал: верно, пристал к какой-нибудь шайке абреков, да и сложил буйную голову...»
Штабс-капитан пытался усовестить Печорина, но тщетно: тот легко уговорил Максима Максимыча оставить Бэлу в крепости. «Что прикажете делать? Есть люди, с которыми непременно должно соглашаться». Печорин сначала задаривал Бэлу, «но она молча гордо отталкивала подарки... Долго бился с нею Григорий Александрович... Мало-помалу она научилась на него смотреть, сначала исподлобья... и все грустила». Печорин употребляет все свое красноречие, но Бэла была непреклонна. Раздосадованный Печорин заключает с Максимом Максимычем пари: «Я вам даю мое честное слово, что она будет моя... — через неделю!»
«Подарки подействовали только в половину; она стала ласковее, доверчивее - да и только; так что он решился на последнее средство». «Я решился тебя увезти, думая, что ты... полюбишь; я ошибся: прощай! Оставайся полной хозяйкой всего, что я имею... Авось недолго буду гоняться за пулей или ударом шашки: тогда вспомни обо мне и прости меня». Печорин уже сделал несколько шагов к двери, как Бэла «зарыдала и бросилась ему на шею».
Максим Максимыч рассказывает о судьбе отца Бэлы: он был подкараулен и убит Казбичем.
Наутро повествователь и штабс-капитан снова отправляются в путь, пролегающий среди дикой и величественной природы Кавказа. Картина пейзажа вселяет в рассказчика «какое-то отрадное чувство»: «мне было как-то весело, что я так высоко над миром — чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми: все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять». Описание мирного пейзажа Гуд-горы сменяется картиной враждебной человеку стихии: «кругом ничего не видно, только туман да снег; того и гляди, что свалимся в пропасть...» Путникам пришлось переждать непогоду в горской сакле. Максим Максимыч завершает рассказ об истории Бэлы: «Я к ней, наконец, так привык, как к дочери, и она меня любила... Месяца четыре все шло как нельзя лучше». Потом Печорин «стал снова задумываться», все чаще и чаще пропадал на охоте. Это мучило Бэлу, ей представлялись разные несчастья, казалось, что Печорин ее разлюбил: «Если он меня не любит, то кто ему мешает отослать меня домой? Я не раба его — я княжеская дочь!»
Желая утешить Бэлу, Максим Максимыч позвал ее погулять. Сидя на крепостном валу, они заметили вдали всадника. Это был Казбич. Печорин, узнав об этом, запретил Бэле выходить на крепостной вал. Максим Максимыч стал упрекать Печорина, что он переменился к Бэле. Печорин отвечал: «У меня несчастный характер... если я становлюсь причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив. В первой моей молодости... я стал наслаждаться бешено всеми удовольствиями, которые можно достать за деньги, и, разумеется, удовольствия эти мне опротивели... скоро общество мне также надоело... любовь светских красавиц только раздражала мое воображение и самолюбие, а сердце оставалось пусто... Я стал читать, учиться — науки также надоели... Тогда мне стало скучно Я надеялся, что скука не живет под чеченскими пулями, — напрасно. Когда я увидел Бэлу,.. я подумал, что она ангел, посланный мне сострадательной судьбою... Я опять ошибся: любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни... мне с нею скучно... Мне осталось одно средство: путешествовать».
Однажды Печорин уговорил Максима Максимыча ехать на охоту. Возвращаясь, они услышали выстрел, поскакали на его звук и увидели Казбича, державшего на седле Бэлу. Выстрел Печорина перебил ногу лошади Казбича, и он, понимая, что ему не уйти, ударил Бэлу кинжалом. Через два дня она умерла, «только долго мучилась», бредила, звала Печорина. Максиму Максимычу пришло в голову «окрестить ее перед смертию», но Бэла «отвечала, что она умрет в той вере, в какой родилась». Вскоре Бэла скончалась. «Мы пошли на крепостной вал; его лицо ничего не выражало особенного, и мне стало досадно: я бы на его месте умер с горя. Я... хотел утешить его... он поднял голову и засмеялся... У меня мороз пробежал по коже от этого смеха...» Бэлу похоронили. «Печорин был долго нездоров, исхудал, бедняжка; только никогда с этих пор мы не говорили о Бэле», а месяца через три его перевели в Грузию. «Мы с тех пор не встречались».
Расстался с Максимом Максимычем и рассказчик: «Мы не надеялись никогда более встретиться, однако встретились, и если хотите, я расскажу: это целая история».
Глава 2. Максим Максимыч
Вскоре повествователь и Максим Максимыч снова встретились в гостинице, «как старые приятели». Они увидели, как во двор гостиницы въехала щегольская коляска. Следовавший за ней лакей, «балованный слуга», нехотя ответил, что коляска принадлежит Печорину и что тот «остался ночевать у полковника Н». Обрадовавшись, штабс-капитан попросил лакея передать своему хозяину, что «здесь Максим Максимыч», и остался дожидаться за воротами, но Печорин так и не появился. «Старика огорчало небрежение Печорина», ведь он был уверен, что тот «прибежит, как только услышит его имя».
На следующее утро Печорин появился у гостиницы, велел закладывать коляску и, скучая, сел на скамью у ворот. Рассказчик тут же послал человека за Максим Максимычем, а сам стал рассматривать Печорина. «Теперь я должен нарисовать его портрет»: «Он был среднего роста; стройный, тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение, пыльный бархатный сюртучок, ослепительно-чистое белье, маленькая аристократическая рука, худые бледные пальцы. Походка небрежна и ленива, но он не размахивал руками - верный признак некоторой скрытности характера... С первого взгляда — не более двадцати трех лет, хотя после я готов был дать ему тридцать. В улыбке что-то детское, кожа имела какую-то женскую нежность; вьющиеся белокурые волосы живописно обрисовывали бледный, благородный лоб, следы морщин, а усы и брови черные — признак породы». Глаза его «не смеялись, когда он смеялся! Это признак — или злого нрава, или глубокой постоянной грусти. Они сияли каким-то фосфорическим блеском, ослепительным, но холодным». Взгляд, проницательный и тяжелый, «оставлял неприятное впечатление нескромного вопроса и мог бы казаться дерзким, если б не был столь равнодушно спокоен».
Рассказчик увидел, как через площадь что было мочи бежит Максим Максимыч, «он едва мог дышать». «Он хотел кинуться на шею Печорину, но тот холодно, хотя и с приветливой улыбкой протянул ему руку. Максим Максимыч, волнуясь, расспрашивает Печорина, уговаривает его остаться: «Да куда это так спешите?.. А помните наше житье-бытье в крепости?.. А Бэла?..» «Печорин чуть-чуть побледнел и отвернулся...» На вопрос, чем занимался он все это время, отвечал: «Скучал... Однако прощайте, я спешу... Благодарю, что не забыли...» «Старик нахмурил брови... Он был печален и сердит». Печорин уже собирался отъезжать, как Максим Максимыч вскричал: «Постой, постой! У меня остались ваши бумаги... Что мне с ними делать?» «Что хотите! — отвечал Печорин. — Прощайте...»
Слезы досады сверкали на глазах Максима Максимыча: «Что ему во мне? Я не богат, не чиновен, да и по летам совсем ему не пара... Ну какой бес несет его теперь в Персию?... А, право, жаль, что он дурно кончит... Уж я всегда говорил, что нет проку в том, кто старых друзей забывает!..» Повествователь попросил Максима Максимыча отдать ему бумаги Печорина. Тот с презрением бросил на землю несколько тетрадок. Штабс-капитан был глубоко оскорблен поведением Печорина: «Где нам, необразованным старикам, за вами гоняться!... Вы молодежь светская, гордая: еще пока здесь, под черкесскими пулями, так вы туда-сюда... а после встретитесь, так стыдитесь и руку протянуть нашему брату».
Сухо простившись, повествователь и Максим Максимыч расстались: рассказчик уехал один. Повесть заканчивается выражением сочувствия Максиму Максимычу: «Грустно видеть, когда юноша теряет лучшие свои надежды и мечты... Но чем их заменить в лета Максима Максимыча? Поневоле сердце очерствеет и душа закроется...»
Журнал Печорина
Предисловие
«Недавно я узнал, что Печорин, возвращаясь из Персии, умер. Это известие меня очень обрадовало: оно давало мне право печатать эти записки... Я убедился в искренности того, кто так беспощадно выставлял наружу собственные слабости и пороки. История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она - следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление... Я поместил в этой книге только то, что относилось к пребыванию Печорина на Кавказе... Мое мнение о характере Печорина... - заглавие этой книги». Скажут: «Да это злая ирония!» — Не знай.
I. Тамань
Дальнейший рассказ ведется от лица Печорина.
«Тамань - самый скверный городишко из всех приморских городов России. Я там чуть-чуть не умер с голода, да еще вдобавок меня хотели утопить. Я приехал туда на перекладной поздно ночью».
Представившись офицером, едущим «по казенной надобности», Печорин потребовал квартиры, но все избы оказались заняты. Десятник, провожавший Печорина, предупредил: «Есть еще одна фатера, только вашему благородию не понравится; там нечисто». Печорина отвели в убогую хату на самый берег моря. «Из сеней выполз мальчик лет четырнадцати... Он был слепой, совершенно слепой от природы... едва приметная улыбка пробежала по тонким губам его, она произвела на меня самое неприятное впечатление... Родилось подозрение, что этот слепой не так слеп, как оно кажется». Выяснилось, что мальчик - сирота.
В хате «на стене ни одного образа - дурной знак!». Вскоре Печорин заметил какую-то тень. Последовав за ней, он увидел, что это слепой с каким-то узлом крадется на берег моря, Печорин стал следить за слепым. На берегу к мальчику подошла женекая фигура. «Что, слепой? — сказал женский голос, — буря сильна; Янко не будет». Слепой отвечал без малороссийского акцента, с каким разговаривал с Печориным. Через некоторое время приплыла лодка, нагруженная до отказа, из нее вышел человек в татарской бараньей шапке, «все трое принялись вытаскивать что-то из лодки», потом с узлами «пустились вдоль по берегу». Печорин встревожился, «насилу дождался утра».
Утром денщик-казак передал Печорину слова урядника о хате, где они остановились: «Здесь, брат, нечисто, люди недобрые!..» Появилась старуха и какая-то девушка. Печорин пытался разговорить старуху, но она не отвечала, притворяясь глухой. Тогда он схватил слепого за ухо: «Куда ты ночью таскался с узлом?» Но слепой не сознавался, заплакал, заохал, старуха вступилась за него. Печорин твердо решает все узнать.
Спустя какое-то время Печорин услышал «что-то похожее на песню... напев странный, то протяжный и печальный, то быстрый и живой... на крыше хаты моей стояла девушка... настоящая русалка (именно эту девушку Печорин видел прошлой ночью на берегу). Весь день она вертелась возле хаты Печорина, заигрывала с ним. «Странное существо! Глаза ее с бойкой проницательностью останавливались на мне, и эти глаза, казалось, были одарены какою-то магнетическою властью... Но только я начинал говорить, она убегала, коварно улыбаясь». Она была обворожительна: «В ней было много породы... Необыкновенная гибкость стана, длинные русые волосы, правильный нос...» Вечером Печорин остановил ее в дверях и попытался завести разговор, но на все вопросы она отвечала уклончиво. Тогда Печорин сказал, желая смутить ее: «Я узнал, что ты вчера ночью ходила на берег», но девушка «лишь захохотала во все горло: «Много видели, да мало знаете; а что знаете, так держите под замочком». Через некоторое время девушка пришла в комнату к Печорину. «Села тихо и безмолвно устремила на меня глаза свои; грудь ее то высоко поднималась, то, казалось, она удерживала дыхание... Вдруг вскочила, обвила руками мою шею, и влажный, огненный поцелуй прозвучал на губах моих... В глазах у меня потемнело, я сжал ее в объятиях, но она как змея скользнула между моими руками, шепнув мне на ухо: «Нынче ночью, как все уснут, выходи на берег», - и стрелою выскочила из комнаты.
Ночью Печорин, взяв с собой пистолет, вышел, предупредив казака: «Если выстрелю из пистолета, то беги на берег».
Девушка взяла Печорина за руку, и они, спустившись к морю, сели в лодку. Когда лодка отплыла от берега, девушка обняла Печорина: «Я тебя люблю...» «Я почувствовал на лице моем ее пламенное дыхание. Вдруг что-то шумно упало в воду: я хвать за пояс — пистолета нет. Оглядываюсь - мы от берега около пятидесяти сажен, а я не умею плавать! Вдруг сильный толчок едва не сбросил меня в море... между нами началась отчаянная борьба... «Чего ты хочешь? - закричал я. «Ты видел, - отвечала она, — ты донесешь!» Девушка попыталась сбросить Печорина в воду, но он, изловчившись, сам сбросил ее за борт. Кое-как добравшись до берега, Печорин затаился в траве обрыва и увидел, что на берег выплыла девушка. Вскоре приплыла лодка с Янко, через несколько минут явился слепой с мешком. «Послушай, слепой! - сказал Янко, - дела пошли худо, поеду искать работы в другом месте. Она поедет со мною; а старухе скажи, что, дескать, пора умирать». «А я?» — сказал слепой жалобным голосом. «На что мне тебя?» - был ответ. Янко бросил слепому монету, тот не поднял ее. «Они подняли маленький парус и быстро понеслись... слепой все сидел на берегу, мне послышалось что-то похожее на рыдание... Мне стало грустно. И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие и, как камень, едва сам не пошел ко дну!»
Вернувшись в хату, Печорин обнаружил, что его шкатулка, шашка, кинжал исчезли. «Делать было нечего... И не смешно ли было бы жаловаться начальству, что слепой мальчик меня обокрал, а восемнадцатилетняя девушка чуть не утопила?.. Я оставил Тамань. Что сталось с старухой и с бедным слепым — не знаю. Да и какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности».
Часть вторая (окончание журнала Печорина)II. Княжна Мери11-го мая. Вчера я приехал в Пятигорск, нанял квартиру на краю города... Вид с трех сторон у меня чудесный. На запад пятиглавый Бешту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; на север подымается Машук, как мохнатая персидская шапка... Весело жить в такой земле! Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка; солнце ярко, небо сине - чего бы, кажется, больше? Зачем тут страсти, желания, сожаления?..
Печорин отправился к Елисаветинскому источнику, где собиралось «водяное общество». По пути он заметил скучающих людей (отцов семейств, их жен и дочерей, мечтающих о женихах), обогнал толпу мужчин, которые «пьют — однако не воду, волочатся только мимоходом; они играют и жалуются на скуку». У источника Печорина окликнул Грушницкого, знакомого по действующему отряду. «Грушницкий — юнкер. Он только год в службе, носит, по особенному роду франтовства, толстую солдатскую шинель, У него Георгиевский солдатский крестик... Ему едва ли двадцать один год. Говорит он скоро и вычурно: он из тех людей, которые на все случаи жизни имеют готовые пышные фразы... Производить эффект — их наслаждение». Грушницкий не привык слушать собеседника, он не знает людей, потому что занят только собой. «Я его понял, и он за это меня не любит... Я его также не люблю: и чувствую, что мы когда-нибудь с ним столкнемся на узкой дороге...»
Грушницкий рассказывает Печорину о том, что единственно интересные люди здесь — княгиня Литовская с дочерью, но он с ними не знаком. В этот момент Литовские проходят мимо, и Печорина отмечает прелесть молодой дамы. «Грушницкий успел принять драматическую позу с помощью костыля» и произнес претенциозную фразу, так что барышня, обернувшись, с любопытством посмотрела на него. Печорин дразнит Грушницкого: «Эта княжна Мери прехорошенькая, у нее бархатные глаза... я тебе советую присвоить это выражение... А что у нее зубы белы?» Немного погодя, проходя мимо, Печорин увидел, как Грушницкий уронил на песок стакан, и делает вид, что не может его поднять из-за раненой ноги. Мери «легче птички подскочила, нагнулась, подняла стакан и подала ему». Грушницкий окрылен, но Печорин скептически осаживает его: «мне хотелось его побесить. У меня врожденная страсть противоречить».
13-го мая. Утром к Печорину пришел доктор Вернер, «скептик и матерьялист, а вместе с этим поэт. Он изучал все живые струны сердца человеческого, как изучают жилы трупа... Он был беден, мечтал о миллионах, а для денег не сделал бы лишнего шага... У него был злой язык... Он был мал ростом, и худ, и слаб... одна нога была у него короче другой, как у Байрона, голова казалась огромна... Его маленькие черные глаза... старались проникнуть в ваши мысли... Его сюртук, галстук и жилет были постоянно черного цвета. Молодежь прозвала его Мефистофелем... Мы друг друга скоро поняли и сделались приятелями, потому что я к дружбе не способен: из двух друзей всегда один раб другого».
Печорин заметил: «мы ко всему довольно равнодушны, кроме самих себя...» Вернер сообщил, что Печориным заинтересовалась княгиня, а княжна Мери — Грушницким. Она уверена, что его разжаловали в солдаты за дуэль. Еще Вернер видел у Литовских их родственницу: «среднего роста, блондинка, на правой щеке черная родинка». Печорин по этой родинке узнает «одну женщину, которую любил в старину...» «Ужасная грусть стеснила мое сердце. Судьба ли нас свела опять на Кавказе, или она нарочно сюда приехала, зная, что меня встретит?.. Нет в мире человека, над которым прошедшее приобретало бы такую власть, как надо мной. Я глупо создан: ничего не забываю, — ничего!»
Вечером на бульваре Печорин увидел Литовских. Он начал рассказывать веселые истории и анекдоты знакомым офицерам, и вскоре вокруг него собрались даже те, кто окружал княжну. «Несколько раз ее взгляд... выражал досаду, стараясь выразить равнодушие... Грушницкий следил за нею, как хищный зверь...»
16-го мая. «В продолжение двух дней дела мои ужасно подвинулись. Княжна меня решительно ненавидит. Ей странно... что я не стараюсь познакомиться с нею... Я употребляю все свои силы на то, чтобы отвлекать ее обожателей...» Печорин перекупил персидский ковер, который хотела приобрести княжна, и велел провести свою лошадь, покрытую этим ковром, мимо окон княжны. Печорин продолжал дразнить Грушницкого, уверяя, что княжна влюблена в него. «Явно, что он влюблен, потому что стал еще доверчивее прежнего... Я не хочу вынуждать у него признаний; я хочу, чтобы он сам выбрал меня в свои поверенные, - и тут-то я буду наслаждаться...»
Прогуливаясь, вспоминая женщину с родинкой на щеке, Печорин подошел к гроту и увидел сидящую женщину... «Вера! — вскрикнул я невольно. Она вздрогнула и побледнела... Давно забытый трепет пробежал по моим жилам при звуке этого милого голоса...» Выяснилось, что Вера второй раз замужем. «Ее лицо выражало глубокое отчаяние, на глазах сверкали слезы...» «Я бы тебя должна ненавидеть... ты ничего мне не дал, кроме страданий...» Наконец губы наши сблизились и слились в жаркий, упоительный поцелуй... Я ей дал слово познакомиться с Литовскими и волочиться за княжной, чтобы отвлечь от нее внимание. Таким образом мои планы нимало не расстроились, и мне будет весело... Я никогда не делался рабом любимой женщины; напротив, я всегда приобретал над их волей и сердцем непобедимую власть, вовсе об этом не стараясь». Вера «не заставляла меня клясться в верности, и я ее не обману: она единственная женщина в мире, которую я не в силах был бы обмануть». «Возвратясь домой, я сел верхом и поскакал в степь: «Нет женского взора, которого бы я не забыл при виде кудрявых гор... Я думаю, казаки, зевающие на своих вышках,., приняли меня за черкеса». Печорин действительно походил на черкеса — и одеждой, и горской посадкой в седле. Он гордился своим «искусством в верховой езде на кавказский лад».
Уже вечером Печорин заметил шумную кавалькаду, впереди которой ехали Грушницкий и Мери, и услышал их разговор: Грушницкий пытался произвести на княжну впечатление романтического героя. Печорин, дождавшись, когда они поравняются с ним, неожиданно выехал из-за куста, чем перепугал княжну: она приняла его за черкеса, как он и ожидал. Тем же вечером Печорин встретил Грушницкого, возвращавшегося от Литовских. Юнкер был почти счастлив, окрылен надеждой, уверен, что Печорин завидует ему и жалеет о своем дерзком поведении. Печорин же, продолжая свою игру, ответил Грушниц-кому, что если захочет, завтра же будет у княгини и даже станет волочиться за княжной...
21-го мая. «Прошла почти неделя, а я еще не познакомился с Литовскими. Жду удобного случая. Грушницкий, как тень, следует за княжной везде... когда же он ей наскучит? Завтра бал, и я буду танцевать с княжной...»
22-го мая. На бал Литовские приехали одними из последних. Грушницкий не спускал глаз «со своей богини». Печорин услышал, как одна толстая дама из тех, что завидовали княжне, говорила своему кавалеру, драгунскому капитану: «Эта княжна Литовская пренесносная девчонка!.. И чем она гордится? Уж ее надо бы проучить...» Драгунский капитан вызывается сделать это.
Печорин пригласил княжну на вальс, а после «с самым покорным видом» попросил у нее прощения за свое дерзкое поведение. В это время драгунский капитан подговорил одного пьяного господина пригласить княжну на мазурку. Вся компания с интересом наблюдала, как напуганная княжна выйдет из неловкого положения. Ее выручает Печорин, выпроводивший пьяного. «Я был вознагражден глубоким, чудесным взглядом». Мать княжны поблагодарила Печорина и пригласила к себе. В разговоре с княжной Печорин, продолжая выполнять свой план, вел себя почтительно, дал понять, что она давно ему нравится. Вскользь он заметил, что Грушницкий всего лишь юнкер, чем разуверил княжну: она считала, что Грушницкий — разжалованный офицер.
23-го мая. Вечером Грушницкий, встретив Печорина на бульваре, стал благодарить его за помощь княжне, как будто имел на это право. Он признался, что любит княжну до безумия, а она вдруг переменилась к нему. Потом они вместе пошли к Литовским. Там его представили Вере, не зная, что они давно знакомы. Печорин старался понравиться княгине, шутил. Вера была благодарна Печорину: она думала, что он ради встречи с ней начал волочиться за княжной. Мери была раздосадована тем, что Печорин равнодушен к ее пению, и заговорила с Грушницким. Для искушенного Печорина ясно ее намерение, он думает: «Вы хотите мне отплатить тою же монетою, кольнуть мое самолюбие, — вам не удастся! И если вы мне объявите войну, то я буду беспощаден».
29-го мая. «Все эти дни я ни разу не отступил от своей системы». Княжна «начинает видеть во мне человека необыкновенного». «Я всякий раз, как Грушницкий подходит к ней, принимаю смиренный вид и оставляю их вдвоем». Печорин привычно ведет свою роль: он то внимателен к Мери, то равнодушен к ней. Ему удалось заставить княжну признаться в своей симпатии к нему. Печорин понимает: «Грушницкий ей надоел».
3-го июня. «Я часто себя спрашиваю, зачем я так упорно добиваюсь любви молоденькой девочки, которую обольстить я не хочу и на которой никогда не женюсь?.. А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души!.. Я смотрю на страдания и радости других... как на пищу, поддерживающую мои душевные силы... Первое мое удовольствие — подчинять моей воле все, что меня окружает... Я был бы счастлив, если б все меня любили. Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого...»
Грушницкий произведен в офицеры и рассчитывает произвести этим впечатление на княжну. Вечером на прогулке Печорин злословил о своих знакомых. Мери пугается его сарказма: «Вы опасный человек!., я бы лучше желала попасться в лесу под нож убийцы, чем вам на язычок...» Печорин, приняв растроганный вид, говорит, что ему с детства приписывали наклонности, которых у него не было: «Я был скромен - меня обвиняли в лукавстве; я стал скрытен... Я был готов любить весь мир — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть... Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, — тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого». «В эту минуту я встретил ее глаза: в них бегали слезы; ей было жаль меня! Сострадание... впустило свои когти в ее неопытное сердце». На вопрос Печорина: «Любили ли вы?» княжна «покачала головой — и опять впала в задумчивость»: «Она недовольна собой, она себя обвиняет в холодности... Завтра она захочет вознаградить меня. Я все это уж знаю наизусть — вот что скучно!»
4-го июня. Княжна поверила свои сердечные тайны Вере, и та замучила Печорина ревностью. Он обещал ей переехать вслед за Литовскими в Кисловодск. Вечером у Литовских Печорин заметил, как изменилась Мери: «она слушала мой вздор с таким глубоким, напряженным, даже нежным вниманием, что мне стало совестно... Вера все это заметила: на ее лице изображалась глубокая грусть... Мне стало жаль ее... Тогда я рассказал всю драматическую историю... нашей любви, разумеется, прикрыв все это вымышленными именами». Печорин говорил так, что Вера должна была простить его кокетство с княжной.
5-го июня. Перед балом к Печорину явился Грушницкий «в полном сиянии армейского пехотного мундира... Его праздничная наружность, его гордая походка заставили бы меня расхохотаться, если б это было согласно с моими намерениями». Отправляясь на бал, Печорин размышлял: «Неужели мое единственное назначение на земле — разрушать чужие надежды?., невольно я разыгрывал жалкую роль палача или предателя». На балу Печорин подслушал разговор Грушницкого с Мери: он упрекал ее в равнодушии. Печорин не преминул уколоть Грушницкого: «в мундире он еще моложавее», чем вызвал его бешенство: «как все мальчики, он имеет претензию быть стариком». Весь вечер Грушницкий надоедал княжне, и «после третьей кадрили она его уж ненавидела». Грушницкий, узнав о том, что Мери обещала мазурку Печорину, хочет отомстить «кокетке».
После бала, проводив княжну до кареты, Печорин поцеловал ее руку: «было темно, и никто не мог этого видеть». Он вернулся в зал «очень доволен собою». «Когда я вошел, все замолчали: видно, говорили обо мне... кажется, составляется против меня враждебная шайка... Очень рад; я люблю врагов, хотя не по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь. Быть всегда настороже... угадывать намерение, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг одним толчком опрокинуть все огромное и многотрудное здание из хитростей и замыслов, — вот что я называю жизнью».
6-го июня. «Нынче поутру Вера уехала с мужем в Кисловодск»-. Мери больна и не выходит. Грушницкий ждет удобного случая, чтобы отомстить Печорину. «Возвратясь домой, я заметил, что мне чего-то недостает. Я не видал ее! Она больна! Уж не влюбился ли я в самом деле?.. Какой вздор!»
7-го июня. Утром Печорин шел мимо дома Литовских. Княжна была одна. «Я без доклада, пользуясь свободой здешних нравов, пробрался в гостиную...» Печорин объясняет оскорбленной княжне свою дерзость (он поцеловал ей руку после бала): «Простите меня, княжна! Я поступил как безумец... этого в другой раз не случится... Зачем вам знать то, что происходило до сих пор в душе моей? Вы этого никогда не узнаете. Прощайте». «Уходя, мне кажется, я слышал, что она плакала». Вечером Вернер рассказал Печорину о слухах, будто бы тот собирается жениться на княжне. Печорин уверен, что слух пустил Грушницкий, и решил ему отомстить.
10-го июня. «Вот уже три дни, как я в Кисловодске. Каждый день вижу Веру у колодца и на гулянье... Грушницкий с своей шайкой бушует каждый день в трактире и со мной почти не кланяется».
11-гоиюня. Наконец приезжают Литовские. «Неужто я влюблен? Я так глупо создан, что этого можно от меня ожидать». «Я у них обедал. Княгиня на меня смотрит очень нежно и не отходит от дочери... плохо! Зато Вера ревнует меня к княжне: добился же я этого благополучия! Чего женщина не сделает, чтоб не огорчить соперницу?.. Нет ничего парадоксальнее женского ума... Женщины должны бы желать, чтоб все мужчины их так же хорошо знали, как я, потому что я люблю их во сто раз больше с тех пор, как их не боюсь и постиг их мелкие слабости».
12-го июня. На верховой прогулке при переезде вброд речки у княжны закружилась голова, Печорин воспользовался моментом: «Я быстро наклонился к ней, обвил рукою ее гибкую талию... моя щека почти касалась ее щеки; от нее веяло пламенем... Я не обращал внимания на ее трепет и смущение, и губы мои коснулись ее нежной щечки; она вздрогнула, но ничего не сказала; мы ехали сзади; никто не видал. Я поклялся не говорить ни слова... мне хотелось видеть, как она выпутается из этого затруднительного положения. «Или вы меня презираете, или очень любите! — сказала она наконец. — Может быть, вы хотите посмеяться надо мной... Вы молчите? ...вы, может быть, хотите, чтоб я первая вам сказала, что я вас люблю?..» Я молчал... «Хотите ли этого?» — ...В решительности ее взора и голоса было что-то страшное. «Зачем?» — отвечал я, пожав плечами. «Она ударила хлыстом свою лошадь и пустилась во весь дух... До самого дома она говорила и смеялась поминутно». Печорин понимает: это был «нервический припадок: она проведет ночь без сна и будет плакать»: «Эта мысль мне доставляет необъятное наслаждение: есть минуты, когда я понимаю Вампира...»
Вечером, возвращаясь домой, Печорин подслушал, как драгунский капитан предлагал Грушницкому вызвать Печорина из-за «какой-нибудь глупости» на дуэль: «Только вот где закорючка: в пистолеты мы не положим пуль. Уж я вам отвечаю, что Печорин струсит». «Я с трепетом ждал ответа Грушницкого; холодная злость овладела мной при мысли, что если б не случай, то я мог бы сделаться посмешищем этих дураков». После некоторого молчания Грушницкий согласился. «Я вернулся домой, волнуемый двумя различными чувствами. Первое было грусть. За что они все меня ненавидят?.. И я чувствовал, что ядовитая злость наполняла мою душу... Берегитесь, господин Грушницкий!.. Я не спал всю ночь». «Поутру я встретил княжну у колодца». Она умоляет: «...говорите правду... только скорее... я всем могу пожертвовать для того, которого люблю...» «Я вам скажу всю истину, — отвечал я княжне, — не буду оправдываться, ни объяснять своих поступков; я вас не люблю». «Ее губы слегка побледнели... «Оставьте меня», — сказала она едва внятно. Я пожал плечами, повернулся и ушел».
14-го июня. «Я иногда себя презираю... не оттого ли я презираю и других?.. Как бы страстно я ни любил женщину, если она мне даст только почувствовать, что я должен на ней жениться, — прости любовь! Я готов на все жертвы, но свободы моей не продам».
15-го июня. Печорин получает записку от Веры, в которой она назначает ему свидание: она будет дома одна. Печорин торжествует: «Наконец-таки вышло по-моему». После любовного свидания Печорин, спускаясь с верхнего балкона на нижний, заглянул в комнату Мери: «Она сидела неподвижно, опустив голову на грудь». В эту минуту кто-то схватил его за плечо. «Это были Грушницкий и драгунский капитан». Печорин вырвался и убежал: «Через минуту я был уже в своей комнате». Грушницкий и драгунский капитан застучали в дверь Печорина, но он ответил, что спит, лишив их подозрения доказательств.
16-го июня. Утром Печорин подслушал, как Грушницкий клялся, что вчера ночью чуть не поймал Печорина, выходившего от княжны. Печорин вызвал Грушницкого на дуэль. Вернер согласился быть секундантом и отправился договариваться об условиях поединка к Грушницкому. Там он подслушал, как драгунский капитан настаивает, чтобы зарядить лишь один пистолет — Грушницкого. Доктор пересказал это Печорину, у того возник новый план.
В ночь перед дуэлью Печорину не спится. «Что ж? умереть, так умереть! Потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уж скучно... Зачем я жил? Для какой цели я родился? ...а верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные... Но я не угадал этого назначения. .. Сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы!... Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я... любил для себя, для собственного удовольствия.
...И, может быть, я завтра умру!... Одни скажут: он был добрый малый, другие — мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? А все живешь — из любопытства: ожидаешь чего-то нового... Смешно и досадно!»
«Вот уже полтора месяца, как я в крепости N. Максим Максимыч ушел на охоту... я один... Скучно!.. Стану продолжать свой журнал...
Я думал умереть; это было невозможно: я еще не осушил чаши страданий...»
Печорин вспоминает события дуэли. По пути он любовался пейзажем: «Я не помню утра более глубокого и свежего! ...Я помню — в этот раз, больше, чем когда-нибудь прежде, я любил природу». Вернер спросил Печорина о завещании, тот ответил: «наследники отыщутся сами... Хотите ли, доктор, чтоб я раскрыл вам мою душу? Я давно уж живу не сердцем, а головою. Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его...»
У скалы противники встретились. Вернер беспокоится: Печорин не хочет показать, что ему известен заговор. Но у Печорина свои расчеты: он предложил стреляться на вершине: «даже легкая рана будет смертельна», настаивает, чтобы жребий решил, кому стрелять первому. Грушницкий нервничал: «теперь он должен был выстрелить на воздух или сделаться убийцей... В эту минуту я не желал бы быть на его месте... Я хотел испытать его».
Грушницкому выпал жребий стрелять первым: «ему было стыдно убить человека безоружного... Колена его дрожали. Он целил мне прямо в лоб... Вдруг он опустил дуло пистолета и, побледнев как полотно, повернулся к своему секунданту. «Не могу!» — сказал он глухим голосом. «Трус!» — отвечал капитан. «Выстрел раздался. Пуля оцарапала мне колено... И вот он остался один против меня». В груди Печорина кипели «и досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба». «Подумайте хорошенько: не говорит ли вам чего-нибудь совесть?» — сказал он Грушницкому и обратился к доктору: «Эти господа, вероятно второпях, забыли положить пулю в мой пистолет: прошу вас зарядить его снова, — и хорошенько!» «Грушницкий стоял, опустив голову на грудь, смущенный и мрачный. «Оставь их! — сказал он капитану. — Ведь ты знаешь, что они правы». «Грушницкий, — сказал я, — еще есть время; откажись от своей клеветы, и я тебе прощу все». «Лицо у него вспыхнуло, глаза засверкали: «Стреляйте! — отвечал он, - я себя презираю, а вас ненавижу... нам на земле вдвоем нет места...» «Я выстрелил... Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было». «Спускаясь по тропинке вниз, я заметил между расселинами скал окровавленный труп Грушницкого. Я невольно закрыл глаза...»
Приехав домой, Печорин нашел две записки: одну от доктора, другую от Веры. Вернер сообщал, что все улажено и холодно прощался с Печориным: «Доказательств против вас никаких, и вы можете спать спокойно... если можете...» Вера писала: «...Это письмо будет прощаньем и исповедью... ты любил меня как собственность, как источник радости, тревог и печалей... в твоей природе есть что-то особенное, что-то гордое и таинственное; никто не умеет так постоянно хотеть быть любимым; ни в ком зло не бывает так привлекательно... и никто не может быть так истинно несчастлив, как ты, потому что никто столько не старается уверить себя в противном...» Вера призналась мужу в своей любви к Печорину, и они уезжают: «Я погибла, — но что за нужда?.. Если б я могла быть уверена, что ты всегда меня будешь помнить... я для тебя потеряла все на свете...»
«Я как безумный выскочил на крыльцо, прыгнул на своего Черкеса и пустился во весь дух по дороге в Пятигорск... При возможности потерять ее навеки Вера стала для меня дороже всего на свете». Обессиленный, загнанный конь «грянулся на землю». «Изнуренный тревогами дня и бессонницей, я упал на мокрую траву и как ребенок заплакал... я думал, грудь моя разорвется». Когда Печорин пришел в себя, он понял, что «гнаться за погибшим счастием бесполезно и безрассудно... Все к лучшему!.. Плакать здорово...» Он вернулся к себе пешком и проспал весь день.
Пришел доктор с предупреждением: начальство догадывается о дуэли; сказал, что княгиня уверена, что Печорин стрелялся из-за ее дочери. На другой день Печорин получил назначение в крепость N и пришел проститься к Литовским. Княгиня думала, что Печорина останавливает от предложения руки и сердца какая-то тайная причина. Но он попросил позволения объясниться с Мери. «Княжна, — сказал я, — вы знаете, что я над вами смеялся?.. Вы должны презирать меня... Не правда ли, если даже вы меня и любили, то с этой минуты презираете?..» «Я вас ненавижу...» — сказала она.
Через час Печорин уехал из Кисловодска. Дневник он продолжает в крепости: «Отчего я не хотел ступить на этот путь, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное?.. Нет, я бы не ужился с этой долею!»
III. Фаталист
Печорин описывает свою жизнь в казачьей станице, где он провел две недели. Офицеры по вечерам играли в карты. Однажды... у майора С***... рассуждали о том, верно ли, что судьба человека написана на небесах. «Каждый рассказывал разные необыкновенные случаи рго или соп1га» (за и против). Среди офицеров был поручик Вулич, родом серб, высокий, смуглый, черноглазый. «Он был храбр, говорил мало, но резко; никому не поверял своих душевных и семейных тайн; вина почти не пил... Была только одна страсть... страсть к игре». Он предложил испытать, «может ли человек своевольно располагать своею жизнию». Печорин предложил пари: «Утверждаю, что нет предопределения» и поставил все деньги, которые у него были с собой. Вулич наудачу снял со стены пистолет, взвел курок. «Мне казалось, я читал печать смерти на бледном лице его. — Вы нынче умрете! — сказал я ему». Никто не знал, заряжен ли пистолет, все пытались отговорить Вулича. Но он приставил дуло пистолета ко лбу, «спустил курок — осечка»; тут же прицелился в фуражку — выстрел раздался. «Скоро все разошлись по домам, различно толкуя о причудах Вулича и, вероятно, в один голос называя меня эгоистом, потому что я держал пари против человека, который хотел застрелиться».
Печорин возвращался домой и думал о ничтожности людских споров и о вечности небесных светил, о предках, которым «силу воли придавала уверенность, что целое небо... на них смотрит с участием». «А мы, их жалкие потомки... не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного нашего счастия... не имея, как они, ни надежды, ни даже... наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою... В напрасной борьбе я истощил и жар души, и постоянство воли; я вступил в эту жизнь, пережив ее уже мысленно, и мне стало скучно и гадко...»
В этот вечер Печорин твердо верил в предопределение. Неожиданно он наткнулся на что-то толстое и мягкое. Это оказалась разрубленная пополам свинья. Два казака, бежавшие по переулку, спросили, не видел ли Печорин пьяного казака: «Экой разбойник! Как напьется чихиря, так и пошел крошить все, что ни попало. ...надо его связать, а то...»
Печорину не спалось. Ранним утром в окно застучали. Офицеры сообщили, что Вулич убит: на него налетел тот пьяный казак, который зарубил свинью. Перед смертью он сказал только: «Он прав!» Эта фраза относилась к Печорину: он предсказал близкую кончину Вулича.
Убийца заперся в пустой хате, никто не решался туда зайти. Старый есаул окликнул казака: «Согрешил, брат Ефимыч, так уж нечего делать, покорись! ...Своей судьбы не минуешь!» «Не покорюсь!» — закричал казак грозно, и слышно было, как щелкнул взведенный курок. Тут у Печорина «мелькнула странная мысль: подобно Вуличу, я вздумал испытать судьбу». Велев есаулу отвлечь казака разговорами, Печорин, оторвав ставень, бросился в окно. Казак выстрелил и промахнулся. Печорин схватил его за руки, казаки ворвались, «и не прошло трех минут, как преступник был уже связан».
«После всего этого как бы, кажется, не сделаться фаталистом? Но кто знает наверное, убежден ли он в чем или нет?.. Я люблю сомневаться во всем: я всегда смелее иду вперед, когда не знаю, что меня ожидает. Ведь хуже смерти ничего не случится—а смерти не минуешь!» Вернувшись в крепость, Печорин пожелал узнать мнение Максима Максимыча насчет предопределения. Но тот мало что понял, он привык мыслить конкретно: «Эти азиатские курки часто осекаются...» Потом примолвил: «Да, жаль беднягу... Черт же его дернул ночью с пьяным разговаривать!.. Видно, уж так у него на роду было написано!..»