«Русь уходящая» в творчестве Есенина С.А.

Революцию поэт встречал с надеждой на обновление, «преображение жизни». Р. Ивнев вспоминал, что в первые дни Февральской революции Есенин ходил «сам не свой», «точно опьянённый»... Первой реакцией на происходящее стало стихотворение «Разбуди меня завтра рано...» (1917), в котором отразилось ожидание пришествия светлого гостя — Христа. С революцией связаны традиционные для этого времени поэтические образы ветра, бури, вьюги, урагана.

Октябрьская революция воспринималась Есениным как событие вселенское. Каким языком говорить об этом? Возвышенным, праздничным, торжественным. В автобиографии «О себе» поэт писал: «В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал всё по-своему, с крестьянским уклоном». И ещё признание: «Первый период революции встретил сочувственно, но больше стихийно, чем сознательно». Он провозглашает правоту народа, свершившего революцию. В поэме «Иорданская голубица» поэт называл себя большевиком, хотя в партии не состоял: «Небо — как колокол, / Месяц — язык, / Мать моя родина, / Я — большевик».

Бунтарско-религиозное восприятие событий проявляется в стихотворении «Товарищ», написанном в марте 1917 года. Иисус Христос сражается в одних рядах с рабочими «за волю, за равенство и труд» и погибает, сражённый пулей. Вместе с другими жертвами революции его хоронят на Марсовом поле. Образ Иисуса — товарища революционеров — сопоставим с образом в поэме А. Блока «Двенадцать».

После стихотворения «Товарищ» Есенин создал цикл из 10 маленьких поэм — «Певущий зов», «Отчарь», «Октоих», «Пришествие», «Преображение», «Инония», «Сельский часослов», «Иорданская голубица», «Небесный барабанщик», «Пан-тократор». «Инония» (1918) — это мечта о превращении России в великую крестьянскую общину. Инония — страна светлая, радостная, омытая голубыми ливнями, освещённая ярким солнцем. В русской литературе XIX века поэтов-мечтателей вы уже встречали, не исключение и XX век. Вот, например, В. Маяковский: «Там, за горами горя, солнечный край непочатый», а через двадцать лет сказочную «страну Муравию» будет искать герой поэмы А. Твардовского Никита Моргунок.

В.    Ходасевич так воспринял поэму: «“Инония” была лебединой песней Есенина как поэта революции и чаемой новой правды. Заблуждался он или нет, сходились или не сходились в его писаниях логические концы с концами, худо ли, хорошо ли, — как ни судить, а несомненно, что Есенин высказывал, “выпевал” многое из того, что носилось в тогдашнем катастрофическом воздухе. В этом смысле, если угодно, он действительно был “пророком”. Пророком своих и чужих заблуждений, несбывшихся упований, ошибок, — но пророком. С “Инонией” он высказался весь, до конца. После неё ему, в сущности, сказать было нечего. Слово было за событиями. Инония реальная должна была настать — или не настать. По меньшей мере Россия должна была к ней двинуться — или не двинуться».

В статье «Ключи Марии» (1918) Есенин раскрыл своё понимание искусства: «Существо творчества в образах разделяется так же, как существо человека, на три вида — душа, плоть и разум.

Образ от плоти можно назвать заставочным, образ от духа — корабельным и третий образ от разума — ангелическим.

Образ заставочный есть, так же как и метафора, уподобление одного предмета другому или крещение воздуха именами близких нам предметов.

Солнце — колесо, телец, заяц, белка.
Тучи — ели, доски, корабли, стадо овец.
Звёзды — гвозди, зёрна, караси, ласточки.

Корабельный образ есть уловление в каком-либо предмете, явлении или существе струения, где заставочный образ плывёт, как ладья по воде. Давид, например, говорит, что человек словами течёт, как дождь, язык во рту для него есть ключ от души, которая равняется храму вселенной. <...> Соломон, глядя в лицо своей красивой Суламифи, прекрасно восклицает, что зубы её “как стадо остриженных коз, бегущих с гор Галаада”.

Ангелический образ есть сотворение или пробитие из данной заставки и корабельного образа какого-нибудь окна, где струение являет из лика один или несколько новых ликов, где и зубы Суламифи без всяких как, стирая всякое сходство с зубами, становятся настоящими живыми, сбежавшими с гор Галаада козами. На этом образе построены почти все мифы от дней египетского быка в небе вплоть до нашей языческой религии, где ветры, стрибожи внуци, “веють с моря стрелами”, он пронзает устремление почти всех народов в их лучших произведениях, как “Илиада”, “Эдда”, “Калевала”, “Слово о полку Игореве”, Веды, Библия и др. <...> Воздухом его дышит наш русский “Стих о Голубиной книге”, “Златая цепь”, “Слово о Данииле Заточнике” и множество других произведений, которые выпукло светят на протяжении долгого ряда веков».

Какой огромный материал осмысляет поэт, чтобы объяснить свою эстетическую позицию! В статье множество книжных и фольклорных источников, в ней размышления о происхождении народного искусства, о значении символизма и футуризма. Эта статья важна для понимания творческой позиции Есенина в один из самых противоречивых периодов творчества — от «Преображения» до «Сорокоуста» и «Исповеди хулигана». В этот период, с одной стороны, поэт высказывал восторженное отношение к революции, которая «бреет бороду» ненавистному старому миру, которая принесла «священнейшие дни обновления человеческого духа», уверенность в том, что революция будет способствовать развитию народного искусства. С другой — он заявлял, что «противны руки марксистской опеки и идеологии сущности искусств», он отмечал, что крестьяне хотят поставить памятник не Карлу Марксу, а корове. В это время поэт принимает участие в работе различных поэтических групп — от новокрестьян до имажинистов.