Творческий и жизненный путь Булгакова Михаила Афанасьевича

М.А.Булгаков родился 3 (15) мая 1891 г. в Киеве в семье профессора Киевской духовной академии. В 1916 г. он окончил медицинский факультет Киевского университета. Работал врачом в Никольской сельской больнице под Смоленском (этот этап его биографии послужит материалом для книги «Записки юного врача»). В 1919 г. Булгаков был мобилизован в Добровольческую армию А.И.Деникина, служил военным врачом, тогда же начал печататься в газетной периодике Северного Кавказа.

В 1921 г. писатель переехал в Москву, с тем «чтобы остаться в ней навсегда», как он напишет в автобиографии. Активно публиковался во многих газетах и журналах Москвы. Главным местом работы для писателя стала газета «Гудок», где он познакомился с В.Катаевым, Ю.Олешей, Е.Петровым, И.Ильфом, И.Бабелем и другими молодыми писателями. В связи с большой занятостью газетной работой заниматься собственным творчеством писателю приходилось урывками. Ведущие жанры его раннего творчества — фельетоны, очерки и рассказы.

Незаурядное дарование писателя проявилось в повестях первой половины 1920-х гг. «Дьяволиада», «Роковые яйца» и «Собачье сердце». Первый роман писателя «Белая гвардия» публиковался в 1925 г. фрагментами на страницах журнала «Россия» (были напечатаны первые 13 глав, после чего журнал был закрыт).

В 1926 г. в Московском Художественном театре была поставлена пьеса «Дни Турбиных», созданная Булгаковым как инсценировка «Белой гвардии» (в ходе многочисленных переделок писатель существенно трансформировал сюжет произведения; подверглась преобразованию и система персонажей). С этого времени писатель большую часть своего времени и сил отдает театру: в 1920-1930-е гг. написаны пьесы «Зойкина квартира» (1926), «Бег» (1928), «Адам и Ева» (1931) и около десятка других пьес и инсценировок. Однако отношения с театральной цензурой у драматурга складывались плохо: после «Дней Турбиных» ни одна из пьес так и не увидела света рампы при жизни автора.

Параллельно с драматургической работой Булгаков с конца 1920-х гг. обдумывает замысел своего главного произведения — романа «Мастер и Маргарита». Работа над ним продолжалась вплоть до февраля 1940 г. Этот роман стал творческим завещанием одного из крупнейших мастеров русской литературы XX века. Писателя не стало 10 марта 1940 г. Он похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище.


Поэтика Булгакова


Открывая любой сборник произведений Булгакова на странице «Содержание», проницательный читатель обязательно отметит внешнюю пестроту заглавий: «Записки юного врача», «Театральный роман», «Собачье сердце», «Белая гвардия». Герои Булгакова предстают перед читателем то в белом халате (как московский профессор Преображенский или уездный эскулап из Мурьинской больницы), то в военной форме (как персонажи «Белой гвардии»), то в кожаной куртке с чужого плеча (как «заведующий подотделом очистки Москвы от бродячих животных» Шариков). Местом действия оказывается то Москва, то Мурье, что в сорока верстах от Грачевки (причем географическая конкретика по отношению к этому «медвежьему углу» становится просто неуместна — ясно, что это где-то «очень далеко»), то древний Ершалаим и дворец прокуратора Иудеи.

Соседство «вещей несовместных» проявляется не только на макроуровне булгаковской прозы: внешне контрастные эпизоды, детали, характеристики пронизывают любое произведение Булгакова. На страницах «Мастера и Маргариты» рядом оказываются имена легендарного Понтия Пилата и безвестного поэта Сашки Рюхина, Римского (правда, без напрашивающегося продолжения — Корсакова) и Берлиоза (впрочем, тоже не композитора); в «Собачьем сердце» в едином строю «пролетарских вождей» оказываются Энгельс, Каутский, Полиграф Шариков и Швондер. Формулой благодарности и преданности становится, например, фраза: «Целую штаны, мой благодетель!» или: «Пинайте меня вашими фетровыми ботинками в рыло, я слова не вымолвлю» («Собачье сердце»). Пламенная прогулка кота Бегемота по «Грибоедову» заканчивается тем, что свои браунинг и примус (обратим внимание на степень сочетаемости «аксессуаров») он поменял на спасенный в пожаре «поварской, наполовину обгоревший халат» и «цельную семгу в шкуре и с хвостом»; при этом комический контраст «половины халата» и «цельной семги» интересен Булгакову в той же мере, в какой и финальный разговор Воланда с Левием Матвеем о судьбе Мастера. Философская дискуссия и портрет Бегемота, приветственно помахавшего Воланду семгиным хвостом, мирно уживаются на одной странице.

Внешняя несочетаемость «микроэлементов» и внутреннее единство художественного «макромира» — важнейшие отличительные черты творчества Булгакова. Сочетание разноплановых элементов повествования наиболее отчетливо проявляется в романе «Мастер и Маргарита» — прежде всего на уровне его языковой структуры. Герои романа говорят на нескольких языках: беседа Иешуа с Понтием Пилатом идет на арамейском, латинском, греческом языках, при этом смена языка каждый раз особо оговаривается. Надпись «разбойник и мятежник» на деревянных табличках, привязанных к шеям казненных в Ершалаиме Гестаса, Дисмаса и Иешуа, была сделана на двух языках — арамейском и греческом. Но при этом ни одного слова, которое было бы написано по-латински или по-гречески, в романе Булгакова нет. Даже визитная карточка «иностранца» Воланда описана «по-русски»: «Поэт <Иван Бездомный> успел разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово «профессор» и начальную букву фамилии — двойное «В». Сам же «иностранец» не произносит ни одного слова на каком-либо ином языке, кроме русского. Таким образом, в языковой структуре романа находит выражение один из важнейших художественных законов булгаковского мира — абсолютное единство разнородных явлений.

При всем различии проблематики, композиционного и речевого строя произведений Булгакова разных лет существует несколько важнейших аспектов, определяющих их внутреннее единство. Выделим основные:

— сочетание и взаимообратимость реального и фантастического;

— гротескная трансформация быта в миф, мистики — в обыденность;

— сатирическое изображение современной писателю советской действительности как трагифарсового мира, в котором царствуют инфернально-демонические силы;

 

— противопоставленный окружающему миру — враждебному и почти всегда агрессивному — булгаковский герой: он наделен творческими способностями и художественным талантом, но почти всегда слаб и уязвим;

— общий принцип расстановки персонажей: учитель (Иешуа, Мастер, профессор Преображенский) — ученик (Левий Матвей, Иван Бездомный, доктор Борменталь) — предатель или провокатор (Иуда, Алоизий Могарыч, барон Майгель, Швондер);

— инвариантная сюжетная схема: разрушение гармоничного (идиллического) мира героя — и его реальное или ирреальное восстановление;

— амбивалентность (двойственность) содержательных и структурных элементов повествования: герои Булгакова парадоксально совмещают разные «амплуа» (палача и жертвы, ученика и предателя), а традиционно одномерные этические категории — например, «положительное» добро и «отрицательное» зло — становятся одновременно позитивными и негативными ценностями.

Особое значение в содержательной структуре произведений Булгакова приобретают библейские, прежде всего новозаветные, мотивы и ассоциации. В сознании читателя евангельская тема в творчестве Булгакова прочно связывается с романом «Мастер и Маргарита». Однако история Иешуа и Понтия Пилата является не началом, а кульминацией длительного развития библейской темы, определившей значение и функции множества сквозных мотивов в прозе Булгакова. На протяжении всей творческой эволюции писателя библейские (евангельские) образы и мотивы вводились в художественную структуру самых разных произведений — от «Записок юного врача» (1925-1927 гг.) до пьесы «Батум» (посвященной Сталину и законченной в 1939 г.). В контексте отдельного произведения их присутствие может быть почти неощутимо: Булгаков никогда не прибегает к прямым сюжетным заимствованиям или созданию модернизированных иллюстраций к библейским притчам. Но в едином корпусе всех булгаковских произведений библейский подтекст становится видимым, «проявляется» —подобно тому как в рисунках-загадках, если правильно настроить зрение, сквозь внешние линии осеннего пейзажа начинает проступать женское лицо или контуры далекого древнего города.

Парадоксально, иногда травестийно трансформируясь, библейские образы и мотивы причудливо вплетаются в гротескную реальность булгаковского мира — но в странных «превращениях» библейских мотивов читатель постепенно обнаруживает внутреннюю логику и устойчивые закономерности. В ранних произведениях Булгакова библейские аллюзии и реминисценции не складывались в самостоятельный сюжет — но неизменно подсвечивали изображение современной действительности; в финальном произведении писателя — «Мастере и Маргарите» — сам библейский сюжет в апокрифической версии Мастера стал составной частью романа о Москве 1930-х гг.

Понаблюдаем за некоторыми закономерностями, которыми определяется развертывание библейских мотивов в произведениях Булгакова. В «Записках юного врача» эпизод прибытия выпускника медицинского факультета в Мурьинскую больницу, заброшенную в неведомую глухомань, ретроспективно начинает обрастать евангельскими ассоциациями. Одиночество, тоскливое ощущение брошенности, покинутости во враждебном мире, полном испытаний («Стальное горло», «Крещение поворотом», «Полотенце с петухом») и искушений («Морфий»), от рассказа к рассказу, по мере развития сюжета начинают осмысляться в контексте евангельского повествования о последних днях Сына человеческого. Операция по ампутации ноги, спасшая жизнь попавшей в мялку девушке (рассказ «Полотенце с петухом»), проецируется на евангельский сюжет воскрешения из мертвых: описание операции сопровождается тревожно пульсирующим «умрет», «сейчас умрет» — и заканчивается чудом, «воскрешением», совершенным героем рассказа. Название рассказа «Крещение поворотом» также начинает восприниматься сквозь призму библейских (а не только обычных языковых) значений первого слова. Начальный же эпизод цикла — «въезд» юного врача в Мурье — теперь может быть прочитан как иронический парафраз евангельского повествования о въезде в Иерусалим. Подчеркнуто точная датировка — «два часа пять минут 17 сентября 1917 года» — придает прозаически сниженной сцене многозначительность исторического события, а сакральное число «сорок» («сорок верст, отделяющих уездный город Грачевку от Мурьинской больницы») иронически отсылает к библейской символике чисел и навязывает символическое значение трагикомической завязке цикла.

Подобным же образом амбивалентный (двойственный) характер евангельских ассоциаций проявляется и в еще одной повести Булгакова на «медицинскую» тему — «Собачьем сердце».

Печать Просмотров: 51137
Версия для компьютеров