Б. Пастернак родился в семье художника Л. Пастернака. В 1910-е гг. он изучал философию в Московском и Марбургском университетах. Увлечения философией, а также музыкой, несомненно, повлияли на содержание и поэтику лирики Пастернака.
В докладе “Символизм и бессмертие” Пастернака, прочитанном в 1913 г. на собрании кружка по изучению символизма, была высказана мысль о ценности субъективного восприятия — главного содержания искусства. Его первая поэтическая книга, “Близнец в тучах” (1914), подтверждала эту тезу. Тропы, раскрывающие внутренний мир поэта, новы, экспрессивны. Например, реальной, предметной и одновременно насквозь ассоциативной поэт увидел Венецию, что и выразилось в поэтике стихотворения “Венеция” (1913): крик виснет “трезубцем скорпиона”, “Размокшей каменной баранкой / В воде Венеция плыла”, “Большой канал с косой ухмылкой / Оглядывался, как беглец”. Помимо явно авангардистской эстетики в “Венеции” есть и символистская поэтика намеков, импрессионистичность, мотив двоемирия, преображенной реальности: “Вдали за лодочной стоянкой / в остатках сна рождалась явь”.
Н. Асеев настаивал на антисимвол и стеком характере первой книги Пастернака. В его ранней поэзии рождалась новая эстетика; изучая опыт символистов, он проявлял интерес и к поэтическим экспериментам кубофутуристов, его привлекала поэзия эгофутуриста И. Северянина. В 1914 г. вместе с поэтами Н. Асеевым и С. Бобровым Пастернак создал футуристическую группу “Центрифуга”. В ее издательстве вышла в свет вторая книга поэта, “Поверх барьеров” (1917), и по поводу появления этой книги он писал о том, что в ней отказался от романтической манеры русских символистов. В названии сборника повторился образ из стихотворения “Петербург” (1915): “Здесь скачут на практике / Поверх барьеров”, в нем выразилась тема вдохновенного созидания, жизнеутверждающей энергии, творческой стихии.
Предмет его поэзии — реальный, зримый мир; он лишен “барьеров”, и с ним поэт общается “поверх барьеров”. Он восхищен этим миром. В образах Пастернак передавал живые впечатления, часто от городского пейзажа. Композиционно произведения Пастернака раннего периода представляют собой поток ощущений, соединенных между собой ассоциативно. При этом поэт порой допускал смысловой разрыв; какое-либо ассоциативное звено “выпадает” из логического ряда, и эта особенность отвечает принципу немотивированных связей в авангардистских текстах — разрозненности образов, алогичности их композиции, внешнему отсутствию причинно-следственных связей, эффекту игры. Так в стихотворениях Пастернака создавалось ощущение непосредственности, подлинности субъективных восприятий и лирической энергии.
Поэзия Пастернака являла пример необычного поэтического языка, чрезвычайной, намеренно неожиданной образности. Пастернак, различая тропы по сходству и по смежности, отдавал предпочтение последним, полагая, что такая образность (а ее он видел у В. Хлебникова и В. Маяковского) выявляет драматизм произведения. Отметим, что в поэтике Пастернака особую роль играют метонимии.
К Февральской революции поэт отнесся с вдохновением: «Это не ночь, не дождь и не хором / Рвущееся: “Керенский, ура!”, / Это слепящий выход на форум / Из катакомб, безысходных вчера» (“Весенний дождь”, 1917). Летом 1917 г. Пастернак написал стихотворения, которые легли в основу книги “Сестра моя — жизнь” (1922). Помимо общественного контекста для рождения книги были важны и личные обстоятельства — влюбленность поэта в Е. Виноград. Биографичность — черта его поэзии. Позже он отметил, что создавал книгу с чувством освобождения от групповых литературных пристрастий. В статье 1918 г. “Несколько положений” прозвучала мысль о том, что творчество поэта должно быть самостоятельным; символизм, акмеизм и футуризм он сравнил с дырявыми воздушными шарами.
В 1923 г. Пастернак издал четвертую поэтическую книгу “Темы и варьяции”, в которую вошли стихотворения 1916—1922 гг. Она свидетельствовала о серьезных изменениях в поэтике его стиха. Ряд стихотворений сохранил характерные для раннего Пастернака образную многослойность, синтаксическую усложненность, фонетическую утяжеленность (“Без клещей приближенье фургона / Вырывает из ниш костыли / Только гулом свершенных прогонов, / Подымающих пыль из дали”), но в целом в его лирике обозначилось стремление к простоте, ясности, на что, возможно, повлияла пушкинская поэзия. Один из циклов был пронизан мотивами творчества Пушкина. Реминисценция — прием лирических текстов Пастернака.
Октябрьская революция возвела перед поэтом “барьер”. С революцией он связывал такие явления, как насилие и обезличенность, безобразность. Послеоктябрьское время представлялось ему мертвым, его лидеры — искусственными, природой не сотворенными созданиями, как это видно из его писем. В стихотворении “Русская революция” (1918) современность выражена в следующих образах: бунт, “топки полыханье”, “чад в котельной”, “людская кровь, мозги и пьяный флотский блев”. Тогда же он обратился к теме, противоположной этой, и написал психологическую повесть “Детство Люверс” о детской душе. Девочка, девушка Женя Люверс чутко воспринимает все происходящее вокруг нее: улица “полошилась”, день “тыкался рылом в стекло, как телок в парном стойле” (вспомните метафорический образ из стихотворения 1919 г. “Ты в ветре, веткой пробующем...”: сад “в окошко торкался”), поленья падали на дерн... Детскому сознанию свойственна нерасчлененность восприятия.
Суждения Пастернака о назначении поэта и поэзии противоречили литературной политике партии, воспринятой бывшими футуристами, которые теперь называли себя лефовцами, а свое творчество — левым фронтом. Состоящий, как и Маяковский, в литературной группе ЛЕФ, Пастернак не смог принять ее эстетические принципы. Лефовцы видели назначение поэта в жизнестроении, т.е. в активном участии в общественном строительстве, по сути, в созидании социализма, что, конечно, ставило личность поэта в зависимость от политики. В 1927 г. Пастернак вышел из состава группы. В поэме “Высокая болезнь” (1923, 1928) он писал о творчестве как о госте всех миров (“Гостит во всех мирах / Высокая болезнь”), себя он считал не жизнестроителем в лефовском смысле, а свидетелем происходящего.
Во второй половине 1920-х гг. Пастернак создал произведения об эпохе. Это были поэмы о первой русской революции “Девятьсот пятый год” (1925—1926) и “Лейтенант Шмидт” (1926—1927), стихотворный роман “Спекторский” (1925—1931). Общая тема этих произведений — человек и эпоха. Если поэма “Девятьсот пятый год” представила эпоху масс, то в “Спекторском” герой сохраняет свою индивидуальность, он в революционные 1910-е — “честный простофиля”.
В 1932 г. вышла в свет его поэтическая книга “Второе рождение”, в которой эстетической и жизненной ценностью названа простота: “Нельзя не впасть к концу, как в ересь, / В неслыханную простоту”. Во второй половине 1930-х гг. Пастернак, признанный поэт, занял позицию отстранения от официальной литературной жизни. В 1936—1944 гг. он написал стихотворения, составившие книгу “На ранних поездах” (1943); в 1945 г. выходит последняя прижизненная книга стихов “Избранные стихи и поэмы”. В них поэт, уединившись в переделкинском “углу медвежьем”, объяснил свою жизненную концепцию, в которой ценностными стали внутренний покой, созерцательность, размеренность бытия, согласованность поэтического творчества с творчеством природы.
В послевоенные годы были опубликованы переводы Пастернака, среди них — “Фауст” Гёте. Написанный им роман “Доктор Живаго” (1956) был опубликован в Италии и отмечен Нобелевской премией, что вызвало нападки на писателя со стороны критики и явилось причиной его исключения из Союза писателей. Пережитая им духовная драма выразилась в стихотворении “Нобелевская премия” (1959): “Я пропал, как зверь в загоне. / Где-то люди, воля, свет”. Лишь в 1965 г. в СССР увидела свет следующая поэтическая книга Пастернака, “Стихотворения и поэма”, в которую был включен последний стихотворный цикл “Когда разгуляется” (1956—1959).