Анализ лирики Есенина С.А.

   Анализ / Есенин С.А.

ТЕМА КРЕСТЬЯНСКОЙ РОССИИ. В лирике Есенина о крестьянской России формально проявлялись такие идиллически-пасторальные черты, как естественность и простодушие лирического героя, любование гармоничной природой, пастушество и др. Однако по сути стихотворения Есенина выразили сложные представления поэта о крестьянстве. В его отношении к деревенской жизни сочетались непосредственные восприятия, интимное, глубоко личное чувство, с одной стороны, и стремление осмыслить жизнь села философски, как грандиозное, почти библейское явление — с другой. В теме крестьянской России развиты почвенные мотивы и мотивы преображения деревни; гедонизм, восторг и печаль, чувство одиночества, отверженности. В стихотворениях Есенина есть и конкретные детали избяного уклада, и мифологические образы, своеобразный крестьянский символизм, соединивший как фольклорные традиции, религиозную культуру, так и есенинские новые мифы.

Примером лирического восприятия родины является стихотворение “Гой ты, Русь моя родная...” (1914).

Себя лирический герой сравнивает с богомольцем, но не храмовым: место его поклонения — природа, крестьянский мир. В стихотворении “Гой ты, Русь моя родная...” мы видим сочетание религиозной образности и бытовой: “Хаты — в ризах образа”, “Пахнет яблоком и медом / По церквам твой кроткий Спас”. Реалистическому образу русской деревни придан ассоциативный, символический смысл: она — крестьянский космос.

В композицию стихотворения поэт ввел свой воображаемый диалог с “ратью святой”, раскрывающий и его восхищение деревней, и его жизненные силы, дерзость:

Если крикнет рать святая:
“Кинь ты Русь, живи в раю!”
Я скажу: “He надо рая.
Дайте родину мою”.

Мотив бодрости, энергии, душевного здоровья присутствует и в образах крестьян (“на лугах веселый пляс”, “прозвенит девичий смех”).

В стихотворении создан пространственный и цветовой образ России (“He видать конца и края — / Только синь сосет глаза”). Натурализм метафоры “синь сосет” придает тексту дополнительную экспрессию. Стремясь достичь эффекта своего присутствия в бескрайнем российском пространстве, своего сродства с ним, Есенин прибегает к такому повторяющемуся впоследствии в его стихотворениях приему, как анаколуф, — к несогласованности членов предложения; так, он обходится без предлога: “Я смотрю твои поля”. Противоположные друг другу образы “низеньких околиц” и безмерного пространства, не сочетаемая логически лексика во фразе “Звонно чахнут тополя” не порождают диссонансов; напротив, возникает ощущение полноты и многомерности сельского мира.

О деревне как мире природном, во-первых, утварном и бытовом, во-вторых, и как об образе веры (“Ho не любить тебя, не верить / Я научиться не могу”), в-третьих, Есенин писал и в стихотворении “Запели тесаные дроги...” (1916). Принадлежность крестьянского мира и к земле и к небу подчеркнута сочетанием тропов и образов с буквальным смыслом. Поэт называл свой художественный метод мистическим изографством, тем самым он подчеркивал синтез в своих образах мифа, мистики и жизнеподобия, живописания (“изо” от греч. isos, “равный”; “граф” от греч. grapho, “пишу”). В стихотворении “Запели тесаные дроги...” есть метафоры: “Когда звенят родные степи / Молитвословным ковылем”, “и синь, упавшая в реку”, “озерная тоска”, метонимия: “И на известку колоколен / Невольно крестится рука”, автологические, т.е. реалистически прозрачные, образы: “Опять часовни на дорогах/ И поминальные кресты”, “туманный берег”.

В стихотворении создан живой мир со своими звуками, ощущениями (“Запели тесаные дроги, / Бегут равнины и поля”, “овсяной ветерок”), пронизанный чувством лирического героя. В отношении поэта к деревне проявляется максимализм (“холодной скорби не измерить”), оксюморон чувств (“опятья теплой грустью болен”).

Художественный мир в этом стихотворении динамичен, Есенин здесь — поэт покоя, но не статики. Он использовал мотив движения, ключевыми в композиции стали образы дороги и тесаных дрог, перед лирическим героем мелькают пейзажные фрагменты: равнины, кусты, часовни, кресты, колокольни, поле, река, берег, ковыль; однако они не автономны и составляют цельную картину природного мира. Эффект целостности крестьянского космоса достигается и приемом отраженного света: небесная синь “упала” в реку.

Переживший крах революционных иллюзий, разочаровавшийся в реальном социализме, Есенин воспринял историческую трагедию крестьянского мира как космическую, бытийную. В стихотворении “Я последний поэт деревни...” (1920) он нарисовал метафорическую картину последней обедни природного мира деревни, например: “За прощальной стою обедней / Кадящих листвой берез”. Мотив обедни в конце стихотворения сменяется мотивом панихиды: ветер исполняет панихидный пляс по колосьям. Оксюморон “панихидный справляя пляс” усиливает тему аномальности пришедшего в деревню порядка. Лирический герой — “последний поэт деревни”, но и сам он обречен на гибель. Эта тема выражена через повторяющуюся символическую метафору: “И луны часы деревянные / Прохрипят мой двенадцатый час”.

Крестьянину, “хозяину старому”, противопоставлен “железный гость”. Этот образ является перифразом: описательный оборот содержит признаки неназванного предмета — какой-то сельскохозяйственной техники, возможно трактора. Причем перифраз “железный гость” в контексте других ассоциативных образов стихотворения обретает символическое звучание: на смену традиционному бытию приходит новая жизнь. У “железного гостя” — “не живые, чужие ладони”, он противопоставлен живому миру человека и природы, в котором овсяный злак — “зарею пролитый”, а колосья — кони. Трагизм, переживаемый природой, ее острая тоска по “хозяину старому” выражены уже знакомой по стихотворению “Гой ты, Русь моя родная...” натуралистической метафорой: “Будет ветер сосать их ржанье”. В композиции стихотворения есть и цветовая антитеза: “голубое поле” и “черная горсть” техники. В этом примере очевидна и антитеза ассонансов: благозвучный “л” противопоставлен резкому “р”.

В одном из писем Есенина 1923 г. есть строки: “Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской, по-видимому, в нас скрывался и скрывается какой-нибудь ноябрь”. Все драматичнее звучала тема его чужеродности в Советской России. Октябрьская революция, как и Гражданская война, в его восприятии — гибельный ураган. Стихотворение “Русь советская” (1924) начинается с воспоминаний об утратах: “Тот ураган прошел. Нас мало уцелело. / На перекличке дружбы многих нет”. Как и в стихотворении “He жалею, не зову, не плачу...”, прожитая жизнь кажется сном. После урагана революции на смену есенинскому поколению пришли люди с некрестьянским, интернациональным мышлением: “Уж не село, а вся земля им мать”.

В “Руси советской” очевидны реминисценции стихотворения Пушкина “Вновь я посетил...”, например мотивы возвращения лирического героя, течения времени (“Уж десять лет ушло с тех пор” — “Я вновь вернулся в край осиротелый, / В котором не был восемь лет”), перемен (“...и много / Переменилось в жизни для меня” — “новый свет горит” и др.), незнакомого поколения (“Здравствуй, племя / Младое, незнакомое!” — “Я никому здесь не знаком”), впечатления от увиденного (“Минувшее меня объем-лет живо” — “И в голове моей проходят роем думы”), прозаический образ мельницы (“Скривилась мельница, насилу крылья / Ворочая при ветре” — “Здесь даже мельница — бревенчатая птица / С крылом единственным — стоит, глаза смежив”) и др.

Ho нет в стихотворении Есенина пушкинской темы гармонической преемственности поколений. В “Руси советской” рассказано о драме поэта. Лирический герой — иностранец в своей стране, “пилигрим угрюмый” в родном селе. Изменился не только быт, но и культура села: юноши “поют другие песни”, язык односельчан поэту “как чужой”. Если в ранних стихотворениях (например, в “Гой ты, Русь моя родная...”) душевное состояние поэта отвечало настроениям односельчан, то теперь в родной деревне он бесприютен: “Ни в чьих глазах не нахожу приют”. Драматизм усилен за счет упоминания о сгоревшем доме Есенина: “И там, где был когда-то отчий дом, / Теперь лежит зола да слой дорожной пыли”.

Наблюдая за изменениями в крестьянском мире, поэт отмечает качественно новые и динамичные будни (“А жизнь кипит”). В произведении достаточно много лирических персонажей. Сельчане обсуждают свою “жись”; хромой красноармеец рассказывает о Буденном, о Перекопе, и в ответ ему охают бабы, причем поэт, введя в текст прямую речь, использовал просторечия (“Уж мы его — и этак и раз-этак, — / Буржуя энтого... которого... в Крыму...”); комсомольцы под гармонь “поют агитки Бедного Демьяна”.

Есенин написал стихотворение об уже незнакомом ему селе, которое, однако, если и будет знаменито, то только тем, “что здесь когда-то баба родила / Российского скандального пиита”. Разум лирического героя советует сердцу смириться с ходом событий и принять новую жизнь такой, какая она есть, иначе поэт должен признать свою ненужность советской деревне. Оказавшись перед выбором, он не может принять простого и однозначного решения. Если раньше лирический герой Есенина был раздвоен на кроткого инока и хулигана, то теперь тема внутренних противоречий поэта усложняется: он, “душой бунтующей навеки присмирев”, приветствует поколение юных и соглашается принять новую жизнь (“Отдам всю душу октябрю и маю”), но эта жизнь никогда не станет источником его вдохновения (“Ho только лиры милой не отдам”), он по-прежнему будет воспевать страну “с названьем кратким “Русь””. Итак, Есенин сохраняет свободу творчества и остается певцом традиционной крестьянской России.

Следует обратить внимание на содержание метафорических образов этого стихотворения; они раскрывают драму, которую переживает природа и в целом крестьянский мир; в них доминирует настроение уныния: “Уж вечер. Жидкой позолотой / Закат обрызгал серые поля. / И ноги босые, как телки под ворота, / Уткнули по канавам тополя”; “и клены морщатся ушами длинных веток”; “немая полутьма”.

После смерти поэта находившаяся в эмиграции 3. Гиппиус написала статью “Судьба Есенина”, в которой, имея в виду “Русь советскую”, заметила: «В стихах о родине, где от его дома не осталось и следа, где и родных частушек даже не осталось, замененных творениями Демьяна Бедного, он вдруг говорит об ощущении своей “ненужности”. Вероятно, это было ощущение более страшное: своего... уже “несуществования”». В 1925 г. Есенин написал стихотворение “Неуютная жидкая лунность...”. В нем он, действительно, говорит о своем как бы “несуществовании” в новой России: “Я не знаю, что будет со мною... / Может, в новую жизнь не гожусь”.

Ho поэт теперь высказывает надежду на то, что деревня, став “стальною”, перестанет быть нищей. Он придает частой в его лирике антитезе родного старого и чужого нового иной акцент: бедный быт старой деревни противопоставлен будущему достатку деревни советской. Здесь осмысление старого и нового противоположно содержанию стихотворения “Я последний поэт деревни...”.

Оказывается, прежнюю жизнь поэт, “любя, проклинал”, ему “не мил” даже “очажный огонь”. Прежде идеализированная природа ушедшего крестьянского мира выглядит в этом стихотворении как нечто болезненное: “неуютная жидкая лунность”, “тоска бесконечных равнин”, “усохшие вербы”, “тележная песня колес”, лачуги, “чахоточный свет луны”. Есенин пишет: “Даже яблонь весеннюю вьюгу / Я за бедность полей разлюбил”. Итак, новая власть технически оснастит деревню, изменит быт крестьянина к лучшему, соха уступит место мотору.

Однако заметим, что образный ряд стихотворения приходит в противоречие с декларированными поэтом новыми ценностями. He желая больше слушать “песню тележных колес”, он хочет внимать “моторному лаю”, причем “в сонме вьюг, в сонме бурь и гроз”. Все эти образы, помимо своего буквального смысла имеющие и символический, эмоционально негативны. Стихотворение свидетельствует о неразрешимой драме Есенина и о вымученности его признания нового порядка. Одического звучания темы советской деревни не получилось, что проявилось и в фонетическом рисунке стихотворения, например в частом заунывном, эмоционально соответствующем плачу либо вою звуке у: “неуютная”, “лунность”, “резвую”, “усохшие”, “слушать”, “равнодушен”, “лачугам”, “весеннюю вьюгу”, “разлюбил”, “душе”, “луны”, “вижу”, “нищету свою”, “не знаю”, “со мною”, “новую”, “не гожусь”, “хочу”, “стальною”, “бедную”, “нищую”, “Русь”, “моторному лаю”, “бурь, не желаю”, “слушать песню”. Плачевые интонации придает стихотворению и трехдольная, долгая, стопа с ударением на последнем слоге — Есенин использовал анапест; причем в ряде строф анапест не сохраняется, и тогда ритм строится по принципу распространенного в русском фольклоре ударника (т.е. акцентного стиха, дольника): важно не равное количество стоп, а равное количество ударных слов в строках. Ритм сбивается, и это усиливает драматическую тональность всего текста.

Произведение “Неуютная, жидкая лунность...” было опубликовано 25 мая 1925 г., а в июле того же года Есенин написал стихотворение “Спит ковыль. Равнина дорогая...”, в котором словно отрекался от установок, заявленных в первом стихотворении. Он вновь увидел вечные ценности своей жизни в “золотой бревёнчатой избе”, символизирующей нетленность традиционной духовной и бытовой культуры крестьянства. Что значат строки: “Никакая родина другая / He вольет мне в грудь мою теплынь”? Источником вдохновения поэта по-прежнему была народная, родовая, “отчая” Русь, а не “другая” Россия, не страна “нового света”, в которой взрастает “чужая юность” — “сильный враг” лирического героя.

В противопоставлении поэта и этого “врага” нет внешнего конфликта: Есенин принимает победу новой жизни, да и свою маргинальность (он “новью той теснимый”, “юность брызжет новью” именно на его “поляны и луга”) как данность. В его душе нет ненависти, но есть любовь, с этим чувством он и хочет умереть. Есенин словно предчувствовал свою раннюю смерть. Таким образом, мотив умиротворенности, согласия с течением жизни страны вдруг получает драматическую тональность. Стихотворение написано пятистопным хореем, как известно, плясовым размером, который своим несоответствием теме смерти усиливает драматический подтекст. Это стихотворение можно отнести к психологической лирике, в нем за очевидными авторскими сентенциями и образами скрыт глубинный, невысказанный смысл — страдания человека, уставшего от жизни, превратившейся в борьбу. Обратите внимание на композиционное решение пятой строфы — на противопоставление одинокого человека и целого поколения, на психологически точную деталь: поэт наблюдает за “новью”, “по ночам, прижавшись к изголовью”.

Есенин, противопоставляя старое и новое, вовсе не идеализировал ни бытие русской деревни, ни национальный характер; русские живут “радуясь, свирепствуя и мучась”, и такое сочетание страстности, жестокости, страданий, радости и составляет живую жизнь Руси, на которой все-таки “живется хорошо”.

Символу “бревёнчатой избы” соответствуют такие характерные для есенинской лирики пейзажные детали, как лунный свет, шепчущие тополя, плачущие вербы, журавлиный клин.

ТЕМА ЛЮБВИ. Есенин не создал в своей лирике женского идеала; в его творчестве нет образа, подобного пушкинскому “гению чистой красоты”. Далеко не всегда любовь в стихотворениях Есенина — гармоничное чувство, часто в отношениях лирического героя с женщинами проявляется драма непонимания, столкновение характеров. Влюбленный лирический герой и страстный, и грубый, и виноватый, и нежный; он ищет в любви то стихии чувств, то душевного покоя. Любовь в лирике Есенина была и тяжелой страстью, “заразой”, “чумой” (“Сыпь, гармоника. Скука... Скука...”, “Пой же, пой. На проклятой гитаре...” и др.), и благодатной, очищающей (цикл “Любовь хулигана”), и романтическим приключением (цикл “Персидские мотивы”), и донжуанской, “недорогой”, “кстати”, лишь “чувственной дрожью” (“He гляди на меня с упреком...”, “Какая ночь! Я не могу...”, “Ты меня не любишь, не жалеешь...”, “Может, поздно, может, слишком рано...”).

Стихотворение “He бродить, не мять в кустах багряных...” (1916) начинается с отрицания: “не бродить”, “не мять”, “не искать”; уже в первой строфе задана тема всего стихотворения: угасание любви, расставание с возлюбленной, которая навсегда “отоснилась” ему. Кольцевая композиции стихотворения — первая строфа является и последней — усиливает эмоциональное содержание стихотворения.

Особенность женского образа — в природности возлюбленной; поэт увлечен женщиной, в которой проявляется естественность, что следует из метафор: “со снопом волос твоих овсяных”, “зерна глаз твоих осыпались, завяли”. Она родственна природе, включена в ее мир, о чем говорят, например, такие детали, как ягодный сок на ее коже, исходящий от рук запах меда. Лирический герой слышит о ней говор “водяных, поющих с ветром сот”, о ней ему шепчет и ветер. Поэт сравнивает возлюбленную с закатом, снегом: “На закат ты розовый похожа / И, как снег, лучиста и светла”.

Есенин создает образ возлюбленной через идеализированные эпитеты: она “нежная, красивая”, у нее гибкий стан. Поэт не называет ее “тонкого” имени, оно “растаяло, как звук”, но о ней ему напоминает и природа, и “смятая шаль”, которая хранит ее запах.

Эмоциональным фоном является пейзаж, уподобленный живому существу (заря, “как котенок, моет лапкой рот”) и представленный экспрессивными цветами (багряные кусты, алый сок). Стихотворение написано хореем, но первый слог каждой строки представлен пиррихием, потому два смежных безударных слога в начале хореического стиха создают особую интимную интонацию.

В послании “Письмо к женщине” (1924) тоже развита тема прошедшей любви, но акцент сделан на ее дисгармоничности: “Любимая! / Меня вы не любили”. Адресатом послания является 3. Райх. Есенин начал стихотворение с мотива памяти (“Вы помните, / Вы все, конечно, помните”), с воспоминания о давнем семейном конфликте; этот драматический эпизод из жизни поэта строится на конкретике деталей поведения:

Как я стоял.
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.

В стихотворении переданы отношения непонимания, душевной чуждости друг другу людей с разными жизненными установками; женщина, к которой обращено письмо, измучена “шальной жизнью” лирического героя, а он в свою очередь не нашел в ней поддержки, она не является для него источником жизненных сил. Исповедальность стихотворению придает мотив вины: “Любимая! / Я мучил вас, / У вас была тоска / В глазах усталых”. Испытывая “удар нежных чувств”, поэт несколько раз повторяет свое обращение: “Любимая!” Их пути расходятся: ей необходима бытовая упорядоченность (“пора за дело приниматься”), тогда как удел поэта — “катиться дальше, вниз”.

В протяженности описанного драматического пути поэта, в ощущении невозможности вернуть любовь, в благословении отношений возлюбленной и счастливого соперника (“Живете вы / С серьезным умным мужем”) узнаются мотивы стихотворения А. Блока “О доблестях, о подвигах, о славе...”; общим в этих произведениях является и состояние успокоенности лирических героев после пережитых ими бурь.

Любовная драма сопряжена с социальными потрясениями страны, поэт связывает разрушение быта с “роком событий”. Земля сравнивается с кораблем, под которым “кипит морская гладь”. He сумевший в ту пору осознать происходящее (“Лицом к лицу / Лица не увидать”) лирический герой спасался от штормов в “корабельном трюме” — “русском кабаке”; в стихотворении использована натуралистическая, грубая образность: “Ну кто ж из нас на палубе большой / He падал, не блевал и не ругался?” Однако ему все-таки удается в роковом потоке событий различить целесообразность случившегося со страной, он воздает должное рулевому корабля. Поэт в конце концов обретает иные ценности: “Я избежал паденья с кручи. / Теперь в Советской стороне / Я самый яростный попутчик”; эти строки противоположны процитированным выше: “А мой удел — / Катиться дальше вниз”. Таким образом, параллельно с темой любви в “Письме к женщине” раскрыта тема судьбы страны и судьбы поэта; стихотворение включает в себя как лирический сюжет, так и черты эпического повествования.

Попытка обрести согласие с самим собой, с миром нашла выражение и в цикле “Персидские мотивы”. Романтический сюжет о любви северянина и “дикарки”, южанки Есенин воспринял от Пушкина и Лермонтова. Стихи и писались на Кавказе, но выбор поэта пал на страну Саади — Персию. На тональность “Персидских мотивов” повлияла любовная лирика персидских поэтов, вслед за ними лирический герой Есенина подмечает в любовных отношениях тончайшие нюансы. Есенин создал в цикле образ голубой и веселой страны, которой перестала быть Россия. Он сотворил образ ласкового и шафранного рая, в котором, увы, он все же не нашел покоя и который так и не затмил родины. Тегеранская экзотика лишь обострила ностальгию.

Чувство к восточной девушке — не единственное, описанное Есениным в послании “Шаганэ ты моя, Шаганэ!..” (1924). Поэт рассказал и о своей любви к родине. Рязань противопоставлена Ширазу: “Как бы ни был красив Шираз, / Он не лучше рязанских раздолий”. В композиции существенную роль играют повторы строк, в которых создается образ родины. Доминирующий мотив — природная связь лирического героя с Россией: “Эти волосы взял я у ржи”, “Я готов рассказать тебе поле”, “ Про волнистую рожь при луне / По кудрям ты моим догадайся”. В отличие от стихотворения “Ты сказала, что Саади...”, где эмоционально лирический герой сосредоточен на “милой Шаганэ”, в стихотворении “Шаганэ ты моя, Шаганэ!..” возникает образ северной девушки, и этот фрагмент текста является лирической кульминацией. Отношения и с родиной, и с русской девушкой сложны: лирический герой вспоминает о прошлом, но просит Шаганэ не будить в нем память “про волнистую рожь при луне”. Образ “дорогой” Шаганэ — своеобразное зеркало, в котором отражается образ северянки (“На тебя она страшно похожа”), и этот мотив сближает стихотворение Есенина с лермонтовским “Нет, не тебя так пылко я люблю...”; как и в стихотворении Лермонтова, в стихотворении “Шаганэ ты моя, Шаганэ!..” лирический герой разговаривает с одной, но поглощен воспоминаниями о другой. Явные синтаксические погрешности (“рассказать тебе поле”, память про) подчеркивают интимность лирической исповеди поэта.

Мотивы любовной печали звучат и в стихотворении “Собаке Качалова” (1925), выполненном в жанре послания. Как и в стихотворении “Шаганэ ты моя, Шаганэ!..”, эмоциональный пик произведения перенесен на концовку: практически все строфы являются лишь прелюдией к появлению финального мотива любви поэта к той, “что всех безмолвней и грустней”. Как и в предыдущем стихотворении, девушка, к которой обращены мысли лирического героя, остается внесценическим лирическим персонажем, что драматизирует ситуацию разлуки. Его чувство к возлюбленной передано через необычного посредника — Джима, единственной родственной души среди “всяких и невсяких” гостей Качалова: поэт просит пса лизнуть за него “ей нежно руку / За все, в чем был и не был виноват”. Мотив вины лирического героя в отношениях с возлюбленной мы встречали и в “Письме к женщине”. Есть здесь и знакомый нам по другим стихотворениям Есенина передающий тоску, печаль лирического героя ассонанс на “у”, например “такую лапу не видал я сроду” или “на тихую, бесшумную погоду”. Подобный прием ассонансов в пределах строки характерен для русского народного стиха (“Выпускала сокола из правого рукава” и т.п.).

Следует обратить особое внимание на образ Джима, с которым у Есенина связаны надежды на счастье (“Дай, Джим, на счастье лапу мне”), на прощение, на ответное чувство возлюбленной. Это существо исключительное, Есенин награждает его идеализированными характеристиками: “Такую лапу не видал я сроду”, “голубчик”, “дьявольски красив”, “с такою милою доверчивой приятцей”, “милый”, “как пьяный друг, ты лезешь целоваться”. Лирический герой, томимый чувством к девушке, готов вместе с ним “полаять при луне”. В данном сюжете Джим выступает в роли чудесного помощника — и здесь мы также можем отметить связь стихотворения с фольклорными традициями, особенно с сюжетами, в которых участвуют антропоморфные сказочные звери.

ФИЛОСОФСКИЕ МОТИВЫ. В лирике Есенина звучат как темы жизнеутверждения (например, в стихотворении “Собаке Качалова”: “He знаешь ты, что жить на свете стоит”), жизненных катаклизмов и их преодоления (в “Письме к женщине”), гармоничного бытия, покоя, земного рая, природности своего существования, близости с миром природы (в стихотворении “Гой ты, Русь моя родная...”), так и тема увядания человека, утекания жизни, бега времени, смерти (в стихотворениях “Я последний поэт деревни...”, “Спит ковыль. Равнина дорогая...”). Философское восприятие страшных, трагических процессов помогло Есенину пережить свою “ненужность”. Лирический герой его поздних элегий склонен воспринимать невозвратность молодости и близость смерти по-пушкински спокойно, как “общий закон” (вспомните “19 октября”, “Брожу ли я вдоль улиц шумных...”, “Дорожные жалобы...”, “...Вновья посетил...” А.С. Пушкина).

Тема судьбы как фатальных потерь (“Жизнь моя? иль ты приснилась мне?”), утраты “половодья чувств” была раскрыта в элегии “He жалею, не зову, не плачу...” (1921). Печаль не выливается в трагедию, лирический герой благодарен судьбе за то, что ему “пришло процвесть и умереть”. Есенин размышляет о естественности пути человека от расцвета к увяданию (“Я не буду больше молодым”), от весны к осени. По свидетельству С.А. Толстой, Есенин написал это стихотворение под влиянием лирического отступления шестой главы “Мертвыхдуш” Н.В. Гоголя, в котором есть строки: “...что пробудило бы в прежние годы живое движенье в лице, смех и немолчные речи, то скользит теперь мимо, и безучастное молчание хранят мои недвижные уста. О моя юность! о моя свежесть!” Сравните: “Сердце, тронутое холодком”, “О моя утраченная свежесть”.

Метафоры, сравнения, символы (“Словно я весенней гулкой ранью / Проскакал на розовом коне”) служат раскрытию темы единого закона расцвета и увядания и человека и природы. Тема полноты жизни выражена в интонационной и синтаксической полифонии: здесь и обращения, и лексические повторы (“Дух бродяжий, ты все реже, реже”, “Все мы, все мы в этом мире тленны”), и вопросы, и инверсии (“увяданья золотом охваченный”). Характерны для этого стихотворения многоцветье (золото, медь, розовый конь, белые яблони) и параллелизм цветовых образов (“увяданья золотом охваченный” лирический герой и “тихо льется с кленов листьев медь”).

Тема подчиненности жизни законам природы развита и в элегии “Отговорила роща золотая...” (1924): и роща “отговорила”, и журавли “не жалеют больше ни о чем”, и “дерево роняет тихо листья”, и лирический герой “роняет грустные слова”, ему не жаль “ничего в прошедшем”. Параллелизмы и повторы (роща “отговорила” “веселым языком” — поэт “полон дум о юности веселой”), сравнения, метафоры раскрывают тему всеобщей связи времени и вечности, смерти и бессмертия: “каждый в мире странник”, но мир при этом не умирает, трава “от желтизны не пропадет”, “не обгорят рябиновые кисти”, об ушедших сохраняются воспоминания (“О всех ушедших грезит конопляник / С широким месяцем над голубым прудом”).

Строка “Стою один среди равнины голой” — явная и не случайная реминисценция стихотворения М. Лермонтова “Выхожу один я на дорогу...”. В обоих произведениях показано сближение одинокого лирического героя (“один”) с миром — равниной, пустыней, небом.

В этом стихотворении Есенин коснулся и темы своего поэтического творчества, его преходящей ценности. He претендуя на исключительность пророка, он уподобляет написанное им “ненужному кому” опавших листьев, а в себе ценит прежде всего лирика, “милый язык”. “Скажите так... что роща золотая / Отговорила милым языком”, — написал он, имея в виду себя.

Теме пушкинского “общего закона” посвящено и стихотворение “Цветы мне говорят — прощай...” (1925). Цветы предсказывают поэту близкую смерть: “Что я навеки не увижу / Ее лицо и отчий край”; лирический герой, познав “всю жизнь”, благодать земного существования (“Я видел их и видел землю”), полагая, что “все на свете повторимо”, безропотно принимает весть о смерти: “И эту гробовую дрожь / Как ласку новую приемлю”. В стихотворении о бытии звучат темы любви и творчества — двух ценностей земной жизни Есенина: любимая встретит нового поэта, который “лучше песню сложит”. Таким образом, Есенин, зная о неповторимости своего таланта (“Как о цветке неповторимом”), перед лицом близкой смерти, как и в стихотворении “Отговорила роща золотая...”, лишен творческих амбиций; его отношение к жизни и вечности — это смирение.

Философская концепция бытия позднего Есенина была выражена словом “принимаю”. Ho не надо сводить мировосприятие Есенина лишь к смирению перед судьбой. Он любил жизнь, жил страстно и принимал в ней “все”. В стихотворении “Свищет ветер, серебряный ветер...” поэт написал: “Жить нужно легче, жить нужно проще, / Все принимая, что есть на свете. / Вот почему, обалдев, над рощей / Свищет ветер, серебряный ветер”.

Размышления о финале земного существования обрели конкретный, действительный смысл в связи со смертью друга Есенина — новокрестьянского поэта А. Ширяевца (А. Абрамова). По воспоминаниям одного из мемуаристов, И. Старцева, Есенин, тяжело переживая утрату, сказал: “Пора и мне собираться в дорогу!” Стихотворение “Мы теперь уходим понемногу...” (1924) — поэтический отклик на смерть друга.

Тот мир понимается Есениным как страна, “где тишь и благодать”. Однако, обозначив антитезу между миром “благодати” и миром земным, “угрюмым”, он написал о своей любви к земному бытию, в котором ценил “все, что душу облекает в плоть”: природу (“березовые чащи”, “равнин пески”, осины, “розовую водь”, цветы, траву), свои стихи (“Много песен про себя сложил”), женщин (“Счастлив тем, что целовал я женщин”), зверей (“И зверье, как братьев наших меньших, / Никогда не бил по голове”). Как мы видим, в стихотворении раскрывается тема счастья. В мире “тиши и благодати” нет того, что дало поэту счастье на земле, там нет цветущих чащ, там “не звенит лебяжьей шеей рожь”, нет “нив, златящихся во мгле”. Как и в раннем стихотворении “Гой ты, Русь моя родная...”, поэт предпочитает земную жизнь райской. И “гробовая дрожь” не кажется ему ласковой, как это будет в стихотворении “Цветы мне говорят — прощай...”; напротив, мотив дрожи содержит негативную эмоцию: “Оттого пред сонмом уходящих / Я всегда испытываю дрожь”.

Философская установка Есенина в стихотворении “Мы теперь уходим понемногу...” близка точке зрения Л.Н. Толстого: он любит саму живую жизнь, ее простые и естественные проявления, а не идею жизни; вспомните размышления князя Андрея накануне смертельного ранения. Природность жизни — самое характерное свойство мировосприятия Есенина и лейтмотив его лирики.

Произведения 1924—1925 гг. свидетельствуют как о стремлении к эмоциональному, нравственному обновлению, так и о желании поэта подвести итоги; например, все чаще он писал о чувстве вины за кому-то нанесенные обиды, за скандалы и проч. Это стихотворения “Мне осталась одна забава...”, “Заметался пожар голубой...”, “Ты такая ж простая, как все...”, “Я усталым таким еще не был...”, “Годы молодые с забубенной славой...” и др. В “Письме матери” (1924) лирический герой размышляет о пройденном пути: о ранней усталости и ранних утратах, о несбывшемся, о том, что “отмечталось”. Говорится о страхе матери за сына-скандалиста, о ее тревожном видении: “Будто кто-то мне в кабацкой драке / Саданул под сердце финский нож”. Ho в лирическом герое сильна воля к жизни, свое духовное обновление он связывает с возвращением на родину: “Я вернусь, когда раскинет ветви / По-весеннему наш белый сад”. Стихотворение построено на противопоставлении тихого лада, связанного с миром матери и родного дома, и греховной городской жизни героя. Перед нами есенинский вариант библейской истории о блудном сыне. Символическим смыслом жизненной силы, веры в преодоление невзгод наполнен образ света над родным домом: “Пусть струится над твоей избушкой / Тот вечерний несказанный свет”.

Есенин использует лексический повтор: такой же “несказанный свет” есть в матери — утешительнице лирического героя. Он пишет о своей нежности к ней, старается смягчить ее тревоги. Она для него — единственная духовная опора: “И молиться не учи меня. He надо! / К старому возврата больше нет. / Ты одна мне помощь и отрада”. Лиричность, интимность образу матери придает повтор бытовой детали — ее “старомодного ветхого шушуна”.