Анализ поэмы "Руслан и Людмила" Пушкина А.С.

Поэма «Руслан и Людмила» является важнейшим этапом в развитии творческой манеры Пушкина, а также его идейно-эстетических взглядов. В первую очередь это выразилось в общей критической направленности произведений Пушкина той поры по отношению к романтической эстетике. Наряду с такими произведениями, как «Домик в Коломне», «Граф Нулин», «Повести Белкина» и др., основной пафос поэмы «Руслан и Людмила» направлен на развенчание романтической эстетики и индивидуалистической мировоззренческой системы, которая являлась основой романтической эстетики. Противопоставляя романтическому надрыву реалистичесий взгляд на мир, Пушкин утверждал «торжество естества». Суть его взглядов можно выразить следующим: 1. Человек есть органичная часть природы, всего, что его окружает, и подчиняется тем же законам, что и все живое; 2. Человек может быть счастлив только следуя природе, своей истинной натуре, а не противостоя ей и отрицая ее; 3. Истинная природа человека, как и мир в целом, прекрасны по своей сути, радость и счастье являются естественным состоянием человека, а также всего живого, бытие уже само по себе есть великий дар и является достаточным основанием для счастья.

Именно через призму этих взглядов (которые во многом сходны с мировоззренческими установками эпохи Возрождения) Пушкин рассматривает все стороны человеческого бытия. Выражаясь метафорически, вполне можно сказать, что для русской литературы Пушкин и был Возрождением. Для Пушкина священен естественный ход вещей, для него не является трагедией старение или смерть, для него прекрасен любой возраст, так как на смену пылкой юности неизбежно приходит умеренная зрелость и мудрая старость. В любви для Пушкина нет ничего необычного или исключительного, для него это естественное состояние души — «Пришла пора — она влюбилась» — говорит он о Татьяне в «Евгении Онегине». Любовь приходит как нечто естественное, органичное, а не как предвестник трагедии, как это представляется у романтиков (см. выше, о лирике Пушкина). Суть противоречия мировоззрения Пушкина и романтической философии лежит в самой основе этих взглядов. По Пушкину, мир изначально прекрасен, и страдания личности, как правило, возникают из-за недопонимания, неспособности увидеть эту изначальную гармонию и стать ее частью, — то есть по вине самой личности. У романтиков же мир изначально плох, так как не может удовлетворять идеальным представлениям личности о нем. Противоречия неизбежны, сильная личность обречена на одинокое противостояние миру, а подчас и смерть в борьбе с ним. Романтики, отрицая мир, пытались конструировать некую его замену — своего рода идеальный мир (как правило, экзотический, т. е. контрастно отличающийся от обычного — южная буйная природа, океан, экзотические страны и проч., т. е. то, что получило в литературоведении название «местного колорита» — напр., Байрон с его путешествиями в экзотические страны; или мир «потусторонний», скрытый от взглядов людей обычных, обывателей, и вход в который доступен только личностям исключительным, мир «трансцедентный» (по Шеллингу), — напр., произведения Гофмана,.

Творчество Пушкина, в особенности этого периода, носит ярко выраженный антиромантический характер (романтизм в то время был определяющим направлением в русской и западной литературе). Создавая свои произведения, Пушкин открыто полемизирует с романтиками, и довольно часто пародирует их. Именно полемикой с романтиками объясняется частая своего рода «зацикленность» произведений Пушкина на быте. Он намеренно противопоставляет «местному колориту» романтиков и их «трансцедентному» миру мир обыденный, повседневный, не жалея сил на его поэтизацию. Именно в этой связи становится понятным тот прием, который Пушкин будет широко использовать в своих произведениях позднее, — а именно, лирические отступления. Впервые этот прием масштабно возникает именно в «Руслане и Людмиле», а затем разворачивается в полной мере в «Евгении Онегине» (первые главы которого были написаны в тот же период творчества и, безусловно, несли тот же полемический заряд). Пушкин поэтизирует быт, точнее даже было бы сказать «бытие» — обычное, не исключительное. Любая деталь, любой эпизод оказывается достойным хвалебного слова — от дамских ножек до балов или предметов обихода. Для Пушкина нет «высоких» и «низких» предметов. Пушкин как бы намеренно показывает, что ему настолько интересен окружающий мир, весь, без исключения, что он подчас даже забывает о своих героях. Любая мелочь вызывает его живейший интерес. Именно подобная открытость окружающему миру должна, по законам пушкинской эстетики, противостоять индивидуалистической зацикленности на себе романтиков.

Герои Пушкина также нарочито обыденны, хотя сами они порой претендуют на исключительность, рядясь в романтические «одеяния» (напр., Евгений Онегин, Алексей из «Барышни-крестьянки»). Пушкин намеренно показывает нелепость этих попыток, подчас рисуя своих героев в пародийном ключе (так, о Евгении Онегине автор напрямую спрашивает сам себя «уж не пародия ли он»). Однако, пародируя своих персонажей, Пушкин любит их, так как даже их «романтические бредни» — суть проявление жизни, юношеского взросления и т. п. He случайно многие герои Пушкина как бы «переболевают» романтизмом (Татьяна, Онегин), воспринимая своего рода прививку, обязательное условие дальнейшего возмужания.

Антиромантический пафос характерен для большинства произведений Пушкина, хотя и разрешается он в разных произведениях по-разному. В этом смысле генетическая связь «Руслана и Людмилы» и «Евгения Онегина» гораздо более сильная, чем может показаться на первый взгляд. И это, в первую очередь, находит выражение в достаточно большом удельном весе пародийности в первом произведении и во втором. Пародийность у Пушкина преследует двоякую цель. Первое: как и в любой пародии, в произведениях Пушкина гиперболизируются и доводятся до абсурда принципы и основные положения того, что, собственно, пародируется (в данном случае — принципы романтизма). Это и стандартные сюжетные построения, характерные для романтиков (см. «Повести Белкина», «Домик в Коломне», «Граф Нулин» и проч.), и приемы построения характеров, и манера воспроизводить пейзаж. Второе: пародийность, ироничность автора (в том числе и по отношению к себе и своим героям, что совершенно противоестественно для романтиков) создают общую жизнеутверждающую, радостную атмосферу произведений. Это также очень важно, поскольку отражает сущность мировоззрения Пушкина, и вместе с тем противостоит общей нарочитой трагичности, свойственной произведениям романтиков.

Предметом пародии в «Руслане и Людмиле», помимо перечисленного, является также и жанр произведения.

Первое: у романтиков было весьма популярно обращение к истории, особенно средневековой (напр., немецкий романтизм). Русский романтизм, который во многом питался западными соками и на первых порах развития представлял собой в основном переводную литературу, также воспринял эту тенденцию. Среди русских романтиков стало также весьма популярным обращение к историческим сюжетам (начиная с Карамзина и Жуковского). Помимо исторических сюжетов романтики активно вводили в обиход наследие народно-поэтического творчества — мифы, легенды и т. д., напр. «Людмила», «Светлана», «Лесной царь» Жуковского. Освоение жанров народного поэтического творчества романтиками в основном касалось героических преданий и песней, былин, т. е. тех жанров, которые могли быть созвучны романтическому мироощущению. Жанр сказки романтиками на русской почве использовался мало, причем именно в силу свойственной этому жанру внутренней самоиронии. Сказки романтиками писались (напр., Гофман, а на русской почве А. И, Одоевский, А. Погорельский), но они, как правило, не основывались на народных сюжетах, т. е. это были «литературные сказки». Переосмысление и ассимиляция жанра сказки принадлежит именно Пушкину («Сказка о рыбаке и рыбке», «Сказка о царе Салтане», «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях», «Сказка о золотом петушке»), и в значительной степени П. П. Ершову («Конек-горбунок»). То, что Пушкин обращается к жанру сказки, очень характерно именно в силу того, что мироощущение русских сказок во многом близко мироощущению Пушкина (по причинам, перечислявшимся выше). Это проясняет и вопрос о «народности» произведений Пушкина, а также сущность его взглядов на «народность» как на воплощение духа народа, его способа смотреть на мир, а не на определенный набор внешних атрибутов (такое понимание народности Пушкиным отмечал Белинский). Поэтому не случайно то, что выбирая в качестве жанра для своего произведения жанр исторической песни или былины (и по форме, и по персонажам, появляющимся в ней, — напр., князь Владимир, который является действующим лицом очень многих былин, — произведение Пушкина соответствует именно этому жанру), Пушкин буквально насыщает свое произведение сказочной атрибутикой, тем самым искусственно снижая па-фосность самого жанра исторической песни (былины). Этой же цели служат и Посвящение, и знаменитый зачин из Песни первой («У лукоморья дуб зеленый...»).

Второе: сама структура произведения, разбивка не на главы, а на «песни», недвусмысленно указывает на романтическую традицию, которая активно эксплуатировала именно подобную структуру произведения (напр., «Дон Жуан», «Паломничество Чайльд Гарольда» Байрона) и которая пародируется Пушкиным.

Для того, чтобы наглядно показать вышеперечисленные приемы, используемые Пушкиным в произведении, наряду со стихотворными отрывками и кратким содержанием произведения, ниже приводится анализ нескольких характерных эпизодов.