Герой и народ в поэме А. Т. Твардовского «Василий Теркин»

Недавно собирались поставить па­мятник бойцу Василию Теркину. Па­мятник литературному герою ставят редко. Но мне кажется, что герой Твардовского заслужил эту честь по праву. Ведь это был бы и памятник тем, кто воевал за свою страну и не жалел своей крови, кто не боялся трудностей и умел шуткой скрасить фронтовые будни, — памятник всему русскому народу.

Поэма Твардовского была действи­тельно народной, вернее, солдатской поэмой. По воспоминаниям Солжени­цына, солдаты его батареи из многих книг предпочитали больше всего ее да «Войну и мир» Толстого.

Секрет огромной популярности по­эмы — язык, легкий, образный, на­родный. Стихи запоминаются сразу. Кроме того, каждая глава является законченным, отдельным произведе­нием. Сам автор сказал о ней так: «Эта книга про бойца, без начала и конца».

Словом,    книгу с   середины

И начнем. А там пойдет...

Это, думается, делает героя ближе и понятнее. Поэт приписал Теркину не так уж много геройских подвигов. Однако переправы, сбитого самоле­та да взятого в плен языка вполне до­статочно.

Если бы меня спросили, почему Ва­силий Теркин стал одним из моих са­мых любимых литературных героев, я бы сказал так: мне нравится его жиз­нелюбие. Смотрите, он на фронте, где каждый день смерть, где никто «не за­колдован от осколка-дурака, от любой дурацкой пули». Порой мерзнет или голодает, не имеет вести от родных. А он не унывает. Живет и радуется жизни:

Ведь он в кухне — с места,

С места — в бой,

Курит, ест и пьет со смаком

На    позиции   любой.

Он может переплыть ледяную реку, тащить, надрываясь, языка. Но вот вынужденная стоянка, «а мороз — ни

стать, ни сесть». И Теркин заиграл на гармони:

И от той гармошки старой,

Что осталась сиротой,

Как-то вдруг теплее стало

На  дороге   фронтовой.

Теркин — душа солдатской компа­нии. Недаром товарищи любят слу­шать его то шутливые, а то и серьез­ные рассказы.

Вот они лежат в болотах, где пере­мокшая пехота мечтает уже даже о том, «хоть бы смерть, да на сухом». Сыплет дождик. И даже покурить нельзя: раз­мокли спички. Солдаты все клянут, и кажется им, «хуже нет уже беды». А Теркин усмехается и начинает длин­ное рассуждение. Говорит он о том, что пока солдат чувствует локоть товари­ща, он силен. За ним батальон, полк, дивизия. А то и фронт. Да что там: вся Россия! Вот в прошлом году, когда не­мец рвался к Москве и пел «Москва моя», тогда и нужно было кручиниться. А нынче немец совсем не тот, «этой песни прошлогодней нынче немец не певец». А мы про себя думаем, что ведь и в прошлый год, когда совсем тошно было, находил Василий слова, которые помогали товарищам. Такой уж у не­го талант. Такой талант, что, лежа в мо­кром болоте, засмеялись товарищи: легче стало на душе.

Но больше всего мне нравится гла­ва «Смерть и воин», в которой герой, раненный, лежит и замерзает, и чу­дится ему, что пришла к нему смерть. И стало трудно спорить ему с ней, по­тому что истекал он кровью и хотел покоя. И чего уж, казалось, держаться за эту жизнь, где вся радость-то в том, что или замерзнуть, или рыть окопы, или бояться, что убьют тебя... Но не таков Василий, чтобы легко сдаться Косой.

Буду плакать, выть от боли,

Гибнуть в поле  без следа,

Но  тебе  по доброй воле

Я не сдамся никогда,   — шепчет он. И воин побеждает смерть.

«Книга про бойца» была очень нуж­ной на фронте, она поднимала дух солдат, побуждала сражаться за Ро­дину до последней капли крови.