Горе от ума характеристика образа Фамусов Павел Афанасьевич

ГОРЕ ОТ УМА

(Комедия, 1824; опубл. с пропусками — 1833; полностью — 1862)

 

Фамусов Павел Афанасьевич — один из ключевых героев комедии; богатый вдовец, барин, в чьем московском доме происходит действие, «управляющий в казенном месте»; отец Софии, в которую влюблен внезапно вернувшийся после трехлетнего отсутствия Чацкий. (Ф. был другом его покойного отца.) Образы Чацкого и Ф. полярно противоположны; один странствователь, другой домосед; один поднимает словесный бунт против дряхло-патриархального московского мира, другой — растворен в этом мире без остатка и в каком-то смысле олицетворяет его.

 

Наиболее патетичный из монологов Ф. восхваляет московские нравы, неизменные век от века: здесь по отцу «и сыну честь», тут у кого «душ тысячки две родовых, / Тот и жених»; московских дам можно сей час отправить «командовать в Сенат», московские дочки «так и льнут к военным» — «А потому, что патриотки». Особый восторг Ф. вызывают старички, которые «Поспорят, пошумят... и разойдутся». Это не просто «похвальное слово Москве», но некий ретроспективно-утопический образ идеального общества «фамусовского» типа; точно так же — знаменитые календарь Ф., записи в котором он проглядывает в 1-м явл. 2-го д. (во вторник к Прасковье Федоровне в дом... в четверг на погребенье... в четверг, а может, в пятницу, а может, и в суббо ту — крестить «у вдове, у докторше»), не просто деталь его быта, но свод правил московского миропорядка, основанного не на делах, а на связях. Соответственно, бал в фамусовском доме, во время которого Чацкий будет объявлен сумасшедшим, —это маленькая «модель» Москвы, гости Ф. — князья Тугоуховские с 6 дочерьми, Хлестова, Скалозуб и другие — представляют срез московского общества.

Как положено вдовому московскому барину, Ф. заигрывает со служанкой дочери («зелье, баловница»), находится в особо тесных отношениях с докторшей-вдовой, которая должна не просто родить, но именно по особому «расчету» Ф. И при этом он «монашеским известен поведеньем». Как положено человеку «века минувшего», он страшится новых веяний. Во время первого же разговора с Чацким (чье возвращение его совсем не радует — помимо прочего и потому, что Чацкий беден, это не московский жених с «тысячками двумя» душ) Ф. затыкает уши, чтобы не слышать смелых речей. Естественно, он порицает французские моды и лавки Кузнецкого моста (традиционный комедийный мотив переосмыслен; обычно предметом осмеяния становились не «ругатели» мод, но сами модники и модницы). В этом он отчасти совпадает с Чацким, обличающим дух подража-нья; но в том и разница, что «мода» для Ф. — не враг самобытности и самостоятельного русского ума, а всего лишь один из псевдонимов новизны, которую он ненавидит. Разница между книжными и бисквитными лавками для него несущественна (ср. тот же мотив в «Графе Нулине» А. С. Пушкина, написанном после знакомства с «Горем от ума»). Главный враг для Ф. — ученье, ибо оно разрушает неподвижность мира — главное условие долгоденствия его «московской утопии». Неосуществимая мечта: «забрать все книги да и сжечь».

И, как типичного московского барина, его водят за нос все кому не лень. И дочь, и ее возлюбленный Молчалин, взятый Ф. в секретари именно за робость и услужливость, и Софиина служанка Лиза. На сцене Ф. впервые появляется в тот самый момент, когда София и Молчалин, всю ночь (по счастью, платонически) проведшие наедине, еще не расстались; Лиза переводит часы, чтобы их звоном потревожить покой любовников и предупредить о том, что оставаться вместе уже небезопасно; сначала Лиза, затем София и Молчалин усыпляют бдительность хозяина, заподозрившего неладное. А последний выход Ф. на сцену приурочен к финальному свиданию Софии с Молчали-ным, во время которого та убеждается в низости и корысти «любовника»; картина ночного свидания дочери с секретарем повергает Ф. в ужас (особенно потому, что его покойная жена была большой охотницей до мужчин). Комизм сцены усилен тем, что Ф. словно раздваивается между внезапно охватившей его ненавистью к «новой» Москве, которая заражена «духом» Кузнецкого моста («Дочь! Софья Павловна! <...> / Не быть тебе в Москве, не жить тебе с людьми. / <...> / В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов!») и прежней пламенной любовью к «столице, как Москва». Только что (явл. 14) он грозил предать позорный случай огласке («В Сенат подам, Министрам, Государю»), и тут же, в явл. 15, завершающем комедию, в слезном ужасе восклицает: «Что будет .говорить княгиня Марья Алексевна!!!» Мнение московской княгини стоит в его иерархии выше и значит для него больше, чем мнение русского царя, обретающегося в Петербурге.

Как все центральные персонажи комедии, Ф. имеет своих «двойников». Один из них — Максим Петрович, «персонаж» исторического анекдота, который Ф. рассказывает в назидание Чацкому. («На куртаге ему случилось обступиться; / Упал, да так, что чуть затылка не пришиб / <...> / Был высочайшею пожалован улыбкой / <...> /Упал вдругорядь —уж нарочно» — д. 2, явл. 2.) Это идеальный «прообраз» Ф. А его (и одновременно Максима Петровича) сюжетная тень — Молчалин, впитывающий московские традиции, живущий по московским правилам. Поэтому разрыв Ф., уверенного, что Молчалин обманул его доверие, с «секретарем» может оказаться временным, на что намекает финальный монолог Чацкого.