Истинная цена победы

Чем дальше от нас война, тем больше осознаем мы величие народного подвига. И тем больше — цену победы. Вспомина­ется первое сообщение об итогах войны: семь миллионов погибших. Потом надол­го войдет в оборот другая цифра: двад­цать миллионов погибших. Совсем недав­но названо уже двадцать семь миллионов. А сколько искалеченных, изломанных жиз­ней! Сколько несостоявшихся счастий, сколько не рожденных детей, сколько слез материнских, отцовских, вдовьих, детских было пролито! Особо следует сказать о жизни на войне. Жизни, которая, естест­венно, включает в себя бои, но только к боям не сводится.

О быте войны рассказывает Вячеслав Кондратьев в повести «Сашка», которую «можно было назвать глубочайшим сущ­ностным трагическим прозаизмом вой­ны». 1943 год. Бои надо Ржевом. С хлебом плохо. Нет курева. Нет боеприпасов. Грязь. Через всю повесть проходит основ­ной мотив: битая-перебитая рота. Почти совсем не осталось однополчан-дальне­восточников. Из ста пятидесяти человек в роте осталось шестнадцать. «Все поля в наших», — скажет Сашка. Вокруг ржавая, набухшая красной кровью земля. Но бес­человечность войны не смогла обесчеловечить героя. Вот он полез, чтобы снять с убитого немца валенки. «Для себя ни за что бы не полез, пропади пропадом эти валенки! Но Рожкова жалко. Его пимы на­сквозь водой пропитались — и за лето не просушишь».

Хочется выделить самый главный эпи­зод повести — историю с пленным нем­цем, которого не может Сашка, выполняя приказ, пустить в расход. Ведь написано было в листовке: «Обеспечена жизнь и возвращение после войны». И Сашка обещал немцу жизнь: «Тех, кто спалил де­ревню, поджигателей этих стрелял бы Сашка безжалостно. Если б попались». А как в безоружного? Очень много видел Сашка смертей за это время. Но цена че­ловеческой жизни не уменьшилась от это­го в его сознании. Лейтенант Володько скажет, когда услышит историю про плен­ного немца: «Ну, Сашок, ты человек!» А Сашка ответит просто: «Люди же мы, а не фашисты».

В бесчеловечной, кровавой войне чело­век остается человеком, а люди — людь­ми. Об этом и написана повесть: о страшной войне и сохраненной человеч­ности. Десятилетия не ослабили интере­са общества к этому историческому со­бытию. Время демократизма и гласнос­ти, осветившее светом правды многие страницы нашего прошлого, ставит перед историками и литераторами новые и новые вопросы.

Не принимая лжи, малейшей неточности в показе исторической наукой минувшей войны, ее участник, писатель В. Астафьев сурово оценивает сделанное: «К тому, что написано о войне, я, как солдат никакого от­ношения не имею, я был совершенно на другой войне. Полуправда нас измучила».

Эти и подобные, возможно, жесткие сло­ва приглашают обратиться наряду с тра­диционными произведениями Юрия Бон­дарева, Василия Быкова, Виктора Бого­мола к романам Астафьева «Пастух и пастушка», В. Гроссмана «Жизнь и судь­ба», повестям и рассказам Виктора Не­красова «В окопах Сталинграда», К. Воро­бьева «Крик», «Убиты под Москвой», «Это мы, Господи!», В. Кондратьева «Сашка» и другим.

«Это мы, Господи!» — произведение та­кой художественной значимости, что, по словам В. Астафьева, «даже в незавер­шенном виде... может и должно стоять на одной полке с русской классикой».

Мы еще очень много не знаем о войне, об истинной цене победы. Произведение К. Воробьева рисует такие события войны, которые не до конца известны взрослому читателю и почти незнакомы школьнику. Герои повести Константина Воробьева «Это мы, Господи!» и повести «Сашка» Кондратьева очень близки по мировоззре­нию, возрасту, характеру, события обеих повестей происходят в одних и тех же мес­тах, возвращают нас, говоря словами Кон­дратьева, «в самое крошево войны», в са­мые кошмарные и бесчеловечные ее стра­ницы. Однако у Константина Воробьева другой, по сравнению с кондратьевской повестью, лик войны — плен. Об этом на­писано не так уж и много: «Судьба челове­ка» М. Шолохова, «Альпийская баллада» В. Быкова, «Жизнь и судьба» В. Гроссма­на. И во всех произвёдениях отношение к пленным неодинаково.

В заглавии повести «Это мы, Господи!» как бы слышится голос-стон измученных: «Мы готовы к смерти, к тому, чтобы быть принятыми тобой, Господи. Мы прошли все круги ада, но свой крест несли до кон­ца, не потеряли в себе человеческое». В за­главии и мысль о безмерном страдании, о том, что в этом страшном обличье полу­живых существ трудно узнать самих себя. О системе уничтожении людей — свидете­лей нацистских преступлений, о злодеяни­ях с болью и ненавистью пишет К. Воробь­ев. Что давало силы бороться измученным, больным, голодным людям? Ненависть к врагам, безусловно, сильна, но она не ос­новной фактор. Все-таки главное — это ве­ра в правду, добро и справедливость. А еще — любовь к жизни.