Классические традиции в творчестве А. Ахматовой

Начало XX века в России было временем небывалого расцвета поэзии, по праву на­званным «серебряным веком» — вслед за «золотым», пушкинским. Это — период возникновения в русском искусстве мно­жества новых направлений: символизма, футуризма, акмеизма и других. Как прави­ло, каждое из них стремилось быть новым искусством; большая их часть принадлежа­ла к модернизму. Одна из характернейших черт последнего — стремление к разрыву с искусством предшествующей эпохи, от­каз от традиции, от классики, постановка и решение новых художественных задач, при этом новыми художественными сред­ствами. И в этом отношении акмеизм, в русле которого складывалось раннее твор­чество Ахматовой, не был исключением. Однако многое в творческой судьбе автора предопределило тяготение к классически-строгой и гармонично-выверенной тради­ции русской поэзии XX века. И прежде все­го, огромное значение в формировании Ах­матовой как поэта имело ее классическое образование, детство, проведенное в Цар­ском Селе, воспитание, данное в лучших традициях русской дворянской культуры. Царское Село — маленький город, где взросло так много больших поэтов. Его воздух пронизан поэзией Пушкина, Держа­вина, Тютчева:

Здесь столько лир повешено на ветки,

Но и моей как будто место есть...

Этим двустишием Ахматова сближает се­бя и тех, чьим гением творилась русская классическая поэтическая традиция.

В своей лирике Ахматова развивает тра­диционные темы: любовь, творчество, при­рода, жизнь, история. Любовь, несомнен­но, самое возвышенное, самое поэтичес­кое из всех чувств, ведь поэту всегда «диктует чувство» — а какое из чувств сравнится с любовью по силе воздей­ствия? Любовные мотивы в лирике Ахма­товой представлены во всем их много­образии: встречи и разлуки, измены и ревности, самопожертвование и эгоизм любящих, безответная страсть и мучи­тельное счастье взаимности. Для Ахмато­вой, как некогда для Тютчева, любовь — это союз двух душ, изобилующий внутрен­ними трагедиями:

Их соединенье, сочетанье,

И роковое их слиянье,

И...   поединок роковой.

А в качестве эпиграфа к самому интим­ному, «любовному» своему сборнику ав­тор берет отрывок из стихотворения еще одного своего предшественника в облас­ти любовных коллизий, Баратынского:

Прости ж навек! но знай,

что двух виновных,

Не одного, найдутся имена

В стихах моих, в преданиях любовных.

Любовь становится у Ахматовой неотъ­емлемой частью человеческого бытия, ос­новой гуманистических ценностей; только с ней возможны «и божество, и вдохнове­нье, и жизнь, и слезы», как писал некогда Пушкин. То есть, говоря словами другого поэта, ставшего классиком еще при жиз­ни, — Блока: «Только влюбленный имеет право на звание человека».

Поэт и поэзия — тема, над которой лю­били размышлять русские лирики, ведь «поэт в России больше, чем поэт». Герои­ня Ахматовой поднимается над властью жизненных обстоятельств, осознав свою судьбу как особую, провидческую:

Нет, царевич, я не та,

Кем меня ты видеть хочешь,

И давно мои уста

Не целуют, а пророчат.

Шестикрылый серафим, являвшийся Пуш­кину, приходит и к героине; лермонтовский пророк, преследуемый своими сограждана­ми, вновь обречен на людскую неблагодар­ность в ее стихах:

Иди один и исцеляй слепых,

Чтобы узнать в тяжелый час сомненья

Учеников злорадное глумленье

И равнодушие толпы.

Гражданская лирика — неотъемлемая часть творчества Ахматовой. Противопос­тавления «поэт» и «гражданин» для нее просто не существовало: поэт изначально не может не быть со своей страной, со своим народом. Поэт «всегда с людьми, когда шумит гроза», и этот тезис своего предшественника Ахматова подтверждает всем творчеством. Слова, призывающие героиню бросить свой край, «глухой и грешный», оцениваются ею как недостой­ные высокого духа поэзии.

Для Ахматовой, унаследовавшей вели­кую традицию русской классики, веление долга превыше всего:

Одни глядятся в ласковые взоры,

 Другие пьют до солнечных лучей,

А я всю ночь веду переговоры

С неукротимой совестью своей.

Образ Петербурга знаком нам по произ­ведениям Пушкина, Некрасова,  Гоголя. Для них он — город контрастов, «пышный» и «бедный» одновременно; город, где мо­жет произойти все; город отвергаемый и обличаемый, но при этом любимый. Эта своего рода символическое воплощение всего мира, вселенский град. Он с самого начала возникает в творчестве Ахматовой. Впитав в себя воздух невских набережных, запечатлев в своей душе светлую и гармо­ничную правильность его архитектуры, она, вслед за другими, превращает подробнос­ти петербургского пейзажа в непреложную поэтическую данность. Петербург Ахмато­вой — противоречивый, но необыкновенно притягательный город:

Но ни на  что не променяем пышный

Гранитный  город  славы и  беды,

Широких   рек    сияющие   льды,

Бессолнечные,      мрачные    сады...

Чувство меры, сдержанность, строгая за­конченность мысли, характеризующие луч­шие образцы русской классической по­эзии, свойственны и лирике Ахматовой. Она не выплескивает на читателя свои эмо­ции, не обнажает душу в порыве чувств, а «просто, мудро» повествует о пережитом. Вот как пишет автор о любовном смятении своей героини:

Десять   лет замираний   и  криков,

Все   свои   бессонные   ночи

Я вложила в тихое слово

И сказала  его  — напрасно.

Отошел ты, и стало снова

На душе и пусто и ясно.

Очевидны боль и отчаяние героини — но как сдержанно, без надрыва это показано, и в то же время как психологически точно и исчерпывающе дана развязка.

В стихотворениях Ахматовой не так мно­го пейзажных описаний. Пейзаж для нее обычно лишь фон, лишь повод для рас­суждения, для описания душевного со­стояния. Параллелизм происходящего в душе и природе — излюбленный мотив классической поэзии. Для нас привычны уподобления явлений природы человече­ским действиям — буря «плачет, как ди­тя», гром «резвится и играет». В стихотво­рении Ахматовой «Три осени» героиня, обращаясь к излюбленнейшей поре рус­ской поэзии, различает в ней три стадии, соответствующие трем стадиям челове­ческой зрелости:

Всем   стало  ясно:   кончается драма,

И это не третья осень, а смерть.

Поэзия А. Ахматовой взросла, питаясь великой традицией русской литературы XIX века — традицией гуманистической, возвышенной, светлой. «Души высокая свобода», верность идеалам, гуманисти­ческий пафос, мужественная правдивость изображения, напряженность духовной жизни, тяготение к классическому, ясно­му, строгому и соразмерному стилю — все то, что характерно для русской поэзии прошлого века, вновь появляется именно в ахматовской строке, властной и нежной одновременно.