Коллективизация без прикрас (по роману М. А. Шолохова «Поднятая целина)

Роман М. А. Шолохова «Поднятая целина» сегодня вызывает много споров. Оно и понят­но. Если писатель не только оправдывает, но и прославляет беззаконие и насилие, объ­являет врагами тех, кто честно и много трудил­ся, то это вызывает протест у читателя.

Но уж никто не скажет, что Михаил Александ­рович не показал правдиво, насколько тяжел труд земледельца. Один из героев книги об­разно говорил об этой доле, что «до ночи сорок потов с тебя сойдут, на ногах кровяные волдыри с куриное яйцо, а ночью быков паси, не спи: не нажрется бык — не потянет плуг».

Но для очень многих казаков хутора Гремячий Лог легче сезон батрачить бесплатно из последних сил, лишь бы не навязывали им кол­хоз. Автор романа довольно правдиво рисует настроение большинства хуторян, которые собрались на сход обсуждать вопрос вступления в колхоз. Русские крестьяне, которые только-только получили землю, о колхозах рассужда­ли примерно так: «Сначала дали землю, те­перь — отбирают!» И болела у них душа. Каза­ки же, которые владели землей всегда, испокон веков, тем более не желали объеди­няться. Они к тому же справедливо подозрева­ли, что колхозы будут грабительскими. И поэтому на собрании в Гремячем Логу многие были согласны с Николаем Люшней, который здраво рассуждал, что «колхоз — дело это добровольное, хочешь — иди, а хочешь — со сто­роны гляди!» Так вот он и хочет со стороны гля­деть. Но добровольности как раз Советская власть и не терпела. Уже все было решено за крестьян и казаков в Москве, не верящей сле­зам и крови, за кремлевскими стенами, сколь­ко хозяев и в какой срок вступит в колхозы. И начинают общие собрания колхозников вы­носить постановления о выселении кулацких семей. Как это сделала гремяченская беднота на следующий день после убийства Хопрова, 4 февраля. Решение вынесено было едино­гласно. И те, кому совесть и гордость не позво­ляли жить бедно: Титок, Фрол Дамасков и дру­гие, — едут теперь на голод, холод и смерть на далекий север. А с ними и те, кого потом влас­ти уже не решаются назвать «кулаками», — многодетный Гаев и ему подобные.

Раскулачивание называлось тогда «админи­стративной мерой». Ее применяли к тем, кого считали врагами, если даже ничего противо­законного человек и не сделал. Поэтому-то так униженно просят прощения казаки и бабы после бабьего бунта. Не потому, что считают себя неправыми: они хотели взять зерно, которое им принадлежало и без которого они обречены были на голод. А потому, что боят­ся, что их объявят «врагами» и сошлют. И не пустыми словами, а страшной угрозой звучит давыдовское: «Большевики не мстят, а беспощадно карают только врагов...» И многое зна­чит его обещание не считать участников «ба­бьего бунта» «врагами» и не применять к ним «административных мер».

А кроме раскулачивания есть еще и меры,

которые «убеждают», что колхоза казакам не миновать: лишение гражданских и избира­тельских прав, после чего человека в любой момент могли арестовать; объявление бед­ных крестьян «подкулачниками», если у них просыпались совесть и жалость. Объявление «социально опасным» и, наконец, наган и холодная комната. Последние меры отлично применял Макар Нагульнов. И идут, помимо воли, казаки, «слезой и кровью» разрывая «пуповину, соединявшую... с собственнос­тью, с быками, с родным паем земли».

Среди колхозников вынужден прятаться и крепкий хозяин Яков Лукич Островное, который успел замаскироваться, чтобы не попасть под раскулачивание. Только с Половцевым и может откровенно поговорить он о колхозе, о бедняках, которые теперь там заправляют: «Он, может, всю жизнь на печи лежал да об сладком куске думал, а я... да что там гутарить!» А Яков Лукич всю жизнь работал, да интересо­вался агротехникой, да горб наживал. А теперь все под корень! Да, ужасная пора, когда трудо-любивый и удачливый человек вынужден пря­таться. Конечно, писатель рисует Островнова, Половцева черными красками. Но думается, здесь явная предвзятость. Хорошие душевные качества мало зависят от денежного состоя­ния. И они скорее даже присущи богатым людям, чем бедным.

За короткое время, что описано в романе «Поднятая целина», читатель наглядно видит плоды «великого перелома». В хуторе не ос­тается зажиточных хозяев, хлеб для хлебоза­готовок выбивают силой, крестьян, захотев­ших согласно лживой сталинской статье «Го­ловокружение от успехов» выйти из колхоза, лишают семенного хлеба; перед вступлением в колхоз порезано множество скота и т. п. А впереди для страны страшный голод, ре­прессии и война...

Оправдывая жестокость и беззаконие, Шолохов пытается изобразить дело так, будто на Дону готовится антисоветское восстание. Се­годня уже известно, что большинство из тех контрреволюционных организаций, которые так успешно «раскрывало» ГПУ и НКВД, были попросту выдуманы. Скорее всего не сущест­вовал и описанный в романе «Союз освобож­дения Дона», потому что большинство актив­ных борцов с новой властью или уехали, или были уничтожены. А остальные рассужда­ли подобно Никите Хопрову: «Я против власти не подымаюсь и другим не советую». Но даже если такой союз и существовал, он не мог серьезно угрожать партийной власти.

«Поднятая целина» невольно разоблачает и другой обман Сталина, что раскулачива­ние — это мера, принятая как защита против террора кулаков, которые всячески вредят колхозам. Нет, ничем русский народ не заслу­жил уничтожения миллионов самых работя­щих своих хозяев. А если и были где-то слу­чаи сопротивления, то это была месть от­дельных людей, доведенных до отчаяния ограблением и насилием над ними и близки­м и. Таков и Тимофей Рваный в романе.

Читая роман, горюешь, что так страшно из­ломаны и исковерканы оказались судьбы, души и нравы казаков. И невольно думаешь о том, до какого унижения России довела ее колхозная система, что она вынуждена про­сить помощи у других стран.