Коллективизация в романе М. Шолохова «Поднятая целина»

Коллективизация — один из самых трагиче­ских и исторически важных периодов совет­ской эпохи, являющийся логическим продол­жением периода «военного коммунизма». В те годы считалось, что для того чтобы вы­прямить, нужно перегнуть. И перегибали, от­бирая на продразверстках последний хлеб у крестьян. Итогом такой политики явился го­лод в начале двадцатых годов.

В период нэпа крестьяне начали соби­раться в артели — своего рода кооперати­вы, в которых урожай каждый выращивал сам по себе, а продавали вместе, и необя­зательно государству. Власти делают вы­вод — свобода продажи, свобода торговли есть развитие капитализма. Противовесом свободной кооперации явилась государст­венная политика коллективизации: объеди­нение крестьян в колхозы, не имеющие са­мостоятельности в вопросах ведения хозяй­ства и распределения.

Именно о периоде возникновения и разви­тия первых колхозов пишет Михаил Шолохов в романе «Поднятая целина». Надо отдать должное автору: несмотря на то что книга пи­салась с 1932 по 1959 год — годы жесточай­шей цензуры, описанные в ней события очень правдоподобны и совпадают с нашим пред­ставлением о том времени.

Я согласен, что главная идея коллективиза­ции — всем вместе землю обрабатывать лег­че, чем одному, — верна. Но организация, проведение, агитация были крайне непроду­манны и насильственны. Да и какого понима­ния вопросов ведения сельского хозяйства и методов убеждения можно ждать от рабоче­го, который всю жизнь проработал на заводе. А ведь именно таких посылали в колхозы председателями. Давыдов по крайней мере читает книги, умеет думать самостоятельно, идти на компромиссы. По сравнению с други­ми двадцатипяти тысячниками он просто ан­гел. Так, например, когда нужно было собрать зерно в семфонд, Давыдов похвалил не На­гульнова, который «стал постукивать кула­ком», а когда и это не помогло, схватился за наган и под его дулом, предварительно уда­рив, заставил Банника сдать зерно, — а Ва­нюшу Найденова, который умел найти подход к каждому, и в итоге люди сами несли семена. Причем Нагульнов вины за собой не чувство­вал: «Кабы из каждой контры посля одного удара наганом по сорок пудов хлеба выскаки­вало, я бы всю жизнь тем и занимался, что ходил бы да ударял их!»

Гремячему Логу еще повезло — вспыльчи­вого Нагульнова нейтрализует спокойный и рассудительный Давыдов. А ведь в боль­шинстве колхозов председатели были еще круче, чем Макар. После разграбления сем­фонда или массового убоя скотины в таких колхозах половина населения могло оказать­ся на Колыме. Наверняка так и происходило, уж очень нравились властям в то время слова: «Нет человека — нет проблемы». Как иначе объяснить миллионы загубленных в ГУЛаге жизней? Еще раз хочу обратить внимание на непро­фессионализм Давыдова и ему подобных председателей из рабочих. В разгар посев­ной Давыдов уезжает пахать землю, считая, что тем самым он покажет пример отстаю­щим бригадам и подымет их моральный дух, в то время когда было бы лучше находиться в правлении и лучше координировать дейст­вия бригад. Здесь можно даже провести сравнение с армией: если в строю станет на одного солдата больше, это не значит, что она выиграет бой, а если ею станет командо­вать талантливый и грамотный полководец — победа обеспечена, да еще с малыми потеря­ми. Получается, что Давыдов — полководец, опустившийся до солдата, да к тому же оста­вивший командование на вредителя и «врага народа» Якова Лукича.

Яков Лукич, сельский интеллигент, для ме­ня — символическая фигура. Вспомним, что годы написания романа приходятся на пери­од особо жестокой травли интеллигенции. В то время наиболее частыми «гостями» НКВД были именно интеллигенты, именно на них чаще всего падали обвинения в измене Родине. Рабочих и крестьян трогали относи­тельно реже — правящий класс, как никак. Поэтому место отрицательного героя было изначально, по моему мнению, зарезервиро­вано для этакого сельского интеллигента, вы­писывающего сельскохозяйственные журна­лы, выводящего новые сорта пшеницы.

Яков Лукич изображается трусливым и заис­кивающим перед врагами социализма: Половцевым и Лятьевским. В контексте получается, что именно трусливая интеллигенция повинна во всех трудностях коллективизации, якшаясь с резидентами белого движения. При этом Яков Лукич изображается на фоне сознательного представителя рабочего класса кузнеца Шало­го. Сцена разговора Давыдова и Шалого — протест против бюрократизма и мечта о на­стоящем равенстве: простой человек говорит начальнику, что думает о его работе, советует, а начальник слушает его, соглашается и следу­ет советам. В действительности начальство на все рекомендации ответило бы, что им лучше знать, что и как делать, или заподозрило бы че­ловека в несогласии с линией партии, а в те времена сажали и за меньшее. Конечно, у авто­ра, может быть, и в помине не было тех мыслей, но повторю — это моя точка зрения.

Символична также и сюжетная линия вос­стания под предводительством Половцева. В те годы приобрели «популярность» дела о заговорах и подготовке восстаний. Поэтому под влиянием духа времени, а может, и про­сто для обострения сюжета Шолохов также обращается к этой теме.

Несмотря на некоторые недостатки в плане достоверности описания процесса коллекти­визации — время такое было, нельзя было иначе, — роман мне понравился. Мне понра­вились герои произведения: Давыдов, На­гульнов, Разметнов, дед Щукарь — все выпи­саны чрезвычайно ярко и живо. До сих пор мне иногда кажется, что вся эта история про­изошла на самом деле. Но мне хотелось бы, чтобы Давыдов выжил — стольким людям бы­ло бы лучше жить.