Краткое содержание прозы "Метель" Пушкина А.С.

Эпиграф взят из Жуковского:

Кони мчатся по буграм,
Топчут снег глубокой...
Вот, в сторонке божий храм
Виден одинокой.

Вдруг метелица кругом;
Снег валит клоками;
Черный вран, свистя крылом,
Вьется над санями;
Вещий стон гласит печаль!
Кони торопливы

Чутко смотрят в темну даль,
Воздымая гривы...

Гаврила Гаврилович P** жил в своем поместье Ненарадове, славясь во всей округе гостеприимством и радушием; соседи «поминутно ездили к нему поесть, попить, поиграть по пяти копеек в бостон с его женою, а некоторые для того, чтоб поглядеть на дочку их, Марью Гавриловну, стройную, бледную и семнадцатилетнюю девицу. Она считалась богатой невестою, и многие прочили ее за себя или за сыновей».

«Марья Гавриловна была воспитана на французских романах, и следственно была влюблена. Предмет, избранный ею, был бедный армейский прапорщик, находившийся в отпуску в своей деревне. Само по себе разумеется, что молодой человек пылал равною страстию, и что родители его любезной, заметя их взаимную склонность, запретили дочери о нем и думать, а его принимали хуже, нежели отставного заседателя».

Влюбленные писали друг другу письма, время от времени встречались в роще. Наконец они решили все обустроить без родительского благословения.

Наступает зима. Влюбленные окончательно утверждаются в мысли венчаться тайно, скрываться несколько времени, потом броситься к ногам родителей, которые конечно будут тронуты героическим постоянством и несчастием любовников.

Наконец план был готов. В назначенный день Марья Гавриловна должна была не ужинать и удалиться в свою комнату под предлогом головной боли. «Девушка ее была и заговоре; обе они должны были выдти в сад через заднее крыльцо, за садом найти готовые сани, садиться в них и ехать за пять верст от Ненарадова в село Жадрино, прямо в церковь, где уж Владимир должен был их ожидать».

Накануне Марья Гавриловна не спит, волнуется, собирает вещи, пишет длинное письмо к «одной чувствительной барышне, ее подруге, другое к своим родителям». Во сне ее мучат кошмары.

На следующий день Марья Гавриловна приступает к осуществлению плана. «На дворе была метель; ветер выл, ставни тряслись и стучали; всё казалось ей угрозой и печальным предзнаменованием».

Владимир весь день был в разъезде: уговаривал жадринского священника, искал свидетелей между соседними помещиками. Первый был отставной сорокалетний корнет Дравин, второй — землемер Шмит «в усах и шпорах», третий — сын капитан-исправника, мальчик лет шестнадцати, недавно поступивший в уланы. «Они не только приняли предложение Владимира, но даже клялись ему в готовности жертвовать для него жизнию».

Смеркается. Владимир отправляет «своего надежного Терешку в Ненарадово с своею тройкою и с подробным, обстоятельным наказом, а для себя велел заложить маленькие сани в одну лошадь, и один без кучера отправился в Жадрино, куда часа через два должна была приехать и Марья Гавриловна. Дорога была ему знакома, а езды всего двадцать минут».

Ho едва Владимир выезжает за околицу, поднимается жуткая метель. Он сбивается с дороги. «Уже более часа был он в дороге. Жадрино должно было быть недалеко. Ho он ехал, ехал, а полю не было конца. Всё сугробы, да овраги; поминутно сани опрокидывались, поминутно он их подымал». Владимир заезжает в какой-то незнакомый лес. Наткнувшись на какую-то деревушку, он спрашивает, далеко ли Жадрино, ему отвечают, что «Недалече; верст десяток будет». Старик, с которым говорит Владимир, приглашает его погреться, обещая выделить на подмогу сына.

С сыном старика Владимир лишь к утру добирается до Жадрина. На дворе тройки его не было.

Тем временем родители Марьи Гавриловны (утром) узнают, что их дочь занемогла. Марья Гавриловна выходит к чаю, здоровается с «папенькой и с маменькой». День проходит благополучно, «но в ночь Маша занемогла. Послали в город за лекарем. Он приехал к вечеру и нашел больную в бреду. Открылась сильная горячка, и бедная больная две недели находилась у края гроба».

«Никто в доме не знал о предположенном побеге. Письма, накануне ею написанные, были сожжены; ее горничная никому ни о чем не говорила, опасаясь гнева господ. Священник, отставной корнет, усатый землемер и маленькой улан были скромны, и недаром Терешка кучер никогда ничего лишнего не высказывал, даже и во хмелю. Таким образом тайна была сохранена более, чем полудюжиною заговорщиков. Ho Марья Гавриловна сама, в беспрестанном бреду, высказывала свою тайну. Однако ж ее слова были столь несообразны ни с чем, что мать, не отходившая от ее постели, могла понять из них только то, что дочь ее была смертельно влюблена во Владимира Николаевича, и что, вероятно, любовь была причиною ее болезни. Она советовалась со своим мужем, с некоторыми соседями, и наконец единогласно все решили, что видно такова была судьба Марьи Гавриловны, что суженого конем не объедешь, что бедность не порок, что жить не с богатством, а с человеком, и тому подобное».

«Между тем барышня стала выздоравливать». Родители посылают за Владимиром, чтобы сообщить ему «неожиданное счастие: согласие на брак. Ho каково было изумление ненарадовских помещиков, когда в ответ на их приглашение получили они от него полусумасшедшее письмо! Он объявлял им, что нога его не будет никогда в их доме, и просил забыть о несчастном, для которого смерть остается единою надеждою. Через несколько дней узнали они, что Владимир уехал в армию. Это было в 1812 году».

«Долго не смели объявить об этом выздоравливающей Маше. Она никогда не упоминала о Владимире. Несколько месяцев уже спустя, нашед имя его в числе отличившихся и тяжело раненых под Бородиным, она упала в обморок, и боялись, чтоб горячка ее не возвратилась. Однако, слава богу, обморок не имел последствия.

Другая печаль ее посетила: Гаврила Гаврилович скончался, оставя ее наследницей всего имения».

Женихи кружились и тут около милой и богатой невесты; но она никому не подавала и малейшей надежды. Владимир умер в Москве, накануне вступления французов. «Память его казалась священною для Маши; по крайней мере она берегла всё, что могло его напомнить: книги, им некогда прочитанные, его рисунки, ноты и стихи, им переписанные для нее».

Война тем временем кончилась, полки возвращались из-за границы. Все вокруг были счастливы.

«В это блистательное время Марья Гавриловна жила с матерью в *** губернии, и не видала, как обе столицы праздновали возвращение войск. Ho в уездах и деревнях общий восторг, может быть, был еще сильнее. Появление в сих местах офицера было для него настоящим торжеством, и любовнику во фраке плохо было в его соседстве».

«Мы уже сказывали, что, несмотря на ее холодность, Марья Гавриловна всё по-прежнему окружена была искателями. Ho все должны были отступить, когда явился в ее замке раненый гусарской полковник Бурмин, с Георгием в петлице и с интересной бледностию, как говорили тамошние барышни. Ему было около двадцати шести лет. Он приехал в отпуск в свои поместья, находившиеся по соседству деревни Марьи Гавриловны. Марья Гавриловна очень его отличала».

Бурмин был веселым, беспечным, насмешливым и умным молодым человеком. Однако, несмотря на взаимную симпатию, Бурмин не делает предложения Марье Гавриловне. Она приписывает это робости молодого человека. Тем не менее близится решающее объяснение: Бурмин впадает в характерную задумчивость, чем-то терзается.

Наконец однажды Бурмин, прийдя к Марье Гавриловне и застав ее в саду, признается ей в любви. Однако тут же излагает причину своих терзаний: он женат. «Я женат уже четвертый год и не знаю, кто моя жена, и где она, и должен ли свидеться с нею когда-нибудь!» Далее Бурмин рассказывает, как в начале 1812 года по пути в Вильну, где находился их полк, он во время метели сбился с дороги. Увидев огонек, он велел ямщику ехать туда. Они приехали в деревню. «Церковь была отворена, за оградой стояло несколько саней; по паперти ходили люди. «Сюда! сюда!» закричало несколько голосов. Я велел ямщику подъехать. «Помилуй, где ты замешкался?» сказал мне кто-то; «невеста в обмороке; поп не знает, что делать; мы готовы были ехать назад. Выходи же скорее». Я молча выпрыгнул из саней и вошел в церковь, слабо освещенную двумя или тремя свечами. Девушка сидела на лавочке в темном углу церкви; другая терла ей виски. «Слава богу», сказала эта, «насилу вы приехали. Чуть было вы барышню не уморили». Старый священник подошел ко мне с вопросом: «Прикажете начинать?» — «Начинайте, начинайте, батюшка», отвечал я рассеянно. Девушку подняли. Она показалась мне не дурна... Непонятная, непростительная ветренность... я стал подле нее перед налоем; священник торопился; трое мужчин и горничная поддерживали невесту и заняты были только ею. Нас обвенчали. «Поцелуйтесь», сказали нам. Жена моя обратила ко мне бледное свое лицо. Я хотел было ее поцеловать... Она вскрикнула: «Ай, не он! не он!» и упала без памяти. Свидетели устремили на меня испуганные глаза. Я повернулся, вышел из церкви безо всякого препятствия, бросился в кибитку и закричал: пошел!»

Марья Гавриловна вскрикивает после этого рассказа и говорит, что той «невестой» была она.

«Бурмин побледнел... и бросился к ее ногам...»

Идейно-художественное своеобразие. В этой повести используется тот же прием, что и в остальных «Повестях». Романтический сюжет, трагическая ошибка, которая по всем законам жанра должна привести к драматической развязке, разрешается вполне «жизненным», бытовым и счастливым образом. Весь «романтизм» (метель и все, что ей сопутствует) оказывается лишь наваждением, мороком (сравни стихотворение «Бесы»). Трагедийные ожидания читателя не оправдываются, ситуация разрешается вполне житейским образом, в духе комедии ошибок. Подобные сюжетные повороты, а также интерес к жизни и быту простого люда был характерен, как уже отмечалось, для литературы Возрождения. Возрожденческие мотивы (это отмечалось практически всеми исследователями творчества Пушкина) весьма сильны в его творчестве. В определенном смысле совершенно справедливы сказанные одним из исследователей слова о том, что для русской литературы Пушкин и был Возрождением.