Повести «Прощание с Матерой» и «Пожар» Распутина В.Г.

Эти повести взаимосвязанные, прямо продолжающие идею поисков всеобщей гармонии, заявленную В. Беловым, и одновременно преодолевающие известную замкнутость «деревенского патриотизма», показывающие всю противоречивость идеализации деревенской патриархальной морали.

На первый взгляд в «Прощании с Матерой», с этой крестьянской Атлантидой, почти святой землей, обетованным островом, уходящим на дно рукотворного моря, В. Распутин идет даже дальше В. Белова именно в освящении, «сакрализации» (сакрализованный — святой) уходящих патриархальных миров. Если у В. Белова священна изба, «сосновая цитадель», очаг жизни, колыбель, весь двор Ивана Африкановича, корова Рогуля, то у В. Распутина весь остров Матера — это обетованная земля, исключительное безгрешное пространство, отделенное многими водами от чужого грешного мира. Водный рубеж — лучшая граница.

Если у В. Белова все традиционное пространство колхозной прозы — райком, правление колхоза, собрание, отстающие и «передовые» труженики — заменилось избой Ивана Африкановича, его «ладом» (едины дети и бабка Евстолья), то у В. Распутина гармонический мир Матеры вообще стал как бы самым святым местом на земле. На острове Матера уцелел царственный листвень, «ось мира». Его обитательницы — старухи-праведницы привечают не узнаваемого нигде, гонимого везде в мире Богодула, странника, юродивого, «Божьего человека». Как ожесточилась, огрубела жизнь на Руси, если нынешняя Русь не узнает в Богодуле тех, кто извечно молился за нее, кто избирал для себя ради народа идеал «святого нищенства», вечной молитвы, страдания? Богодул — это именно «юродивый», т. е. презревший суету, богатство, все виды внешнего успеха, умерщвляющий плоть ради причастности ко Христу, искупления вины перед вечностью всех слепых счастливцев... Таких героев не было в русской пореволюционной прозе: это и есть «постсоветское» в советском.

Фактически, кроме Матрены-праведницы в рассказе А. И. Солженицына «Матренин двор» (1963), не было и таких величавых в своей обреченности старух-праведниц, которых вывел В. Распутин. Они живут в особом «времени-пространстве» — времени прощания, тревоги, начертания последних знаков, пророческих заветов. Это последние праведницы на земле. По ночам остров обходит «Хозяин» — вымышленное существо, добрый дух земли. И как священный Китеж-град, остров Матера у Распутина окружен хаотичным жестоким, агрессивным миром, от воздействий которого он как бы и погружается на дно.

В повести «Пожар» вновь сведены в поединке носители моральных устоев былой «Матеры» с их совестливостью, глубоким пониманием души (своей и чужой), с духом нестяжательства и доброты (они все из села Егоровка, ушедшего под воду) и существа, духовно и нравственно падшие, уголовники с женскими именами, разрушающие все вокруг себя. Главный герой повести Иван Петрович изумляется одной удручающей его перемене в земляках: все так любят вспоминать былую высоконравственную жизнь, готовы молиться на свое прошлое, но вдруг так легко предают свои же воспоминания перед натиском этих «архаровцев». «Люди, столкнувшись с какой-то невиданной сплоткой, держащейся не на лучшем, а словно бы на худшем в человеке, растерялись и старались держаться от архаровцев подальше. Сотни народу в поселке, а десяток захватил власть — вот чего не мог понять Иван Петрович» — эта прозорливая тревога относится уже не столько к поселку Сосновка, а ко всей России 80—90-х гг. Как же так? Столько молитв о спасении России, столько властных для души воспоминаний о былой жизни по совести и такая робость перед пакостниками? И такое затянувшееся недоверие к государству, отчужденность от него? Почему десяток полулюдей, сговорившихся, сплотившихся «не на лучшем», может манипулировать сотнями?

Ответа на этот вопрос в 1985 г. писатель явно не знал. Ho что произошло в момент пожара? Весьма многозначительное событие. Один из ключевых героев — ив «Пожаре», и во всем художественном мире Распутина — немой богатырь дядя Миша Хампо, самый совестливый герой, поставленный охранять спасенное от огня добро, вдруг отказался от принципа непротивления, от юродства, от молитв и... Даже осознав, как неравны его силы одиночки перед пакостниками-«архаровцами», сыплющими удары и сбоку, и в спину, он не стал спасать себя, самоумаляться до «святой» покорности: он ценой своей жизни остановил зло, скрутил его «в три погибели»...

В известном плане можно сказать: кроткая Русь, вечно увещевавшая злодеев, искавшая в них совести, чести, вдруг выделила из своей среды неожиданно бойца, своего рода нового Пересвета, оставившего монашескую келью и вышедшего на смертный бой с ордой на Куликовом поле. Подобный поворот сюжета не является, конечно, свидетельством разочарования писателя в идеалах праведничества, в галерее персонажей, которые родом из той же Матеры, которые выбирают в жизни так называемый «узкий», «тесный» путь самоограничения, отказа от роскоши, путь молитвы и искупления чужих грехов. «Широкий» путь, т. е. путь грабежа, вседозволенности, аморальности, садизма в удовольствиях и власти над другими, остался в глазах писателя кошмарным.