Прошлое, настоящее и будущее в пьесе А. П. Чехова « Вишневый сад»

Своей последней пьесе А. П. Чехов дал подзаголовок «комедия». Но в первой по­становке Московского художественного театра еще при жизни автора пьеса была представлена как драма, даже трагедия. Кто же прав? Нужно иметь в виду, что дра­ма — это литературное произведение, предназначенное для сцены. Только при сценической постановке драма обретает полноценность, выявляет все заложенные в ней смыслы, получает Жанровую опре­деленность. Поэтому ответ на поставлен­ный вопрос могут дать только театр, режиссер и актеры. В то же время известно, что новаторские принципы Чехова-драма­турга воспринимались и усваивались теа­трами с трудом, не сразу.

Хотя мхатовская, освященная авторите­том Станиславского и Немировича-Дан­ченко традиционная интерпретация «Виш­невого сада» как драматической элегии закрепилась в практике отечественных те­атров, Чехов успел высказать «своему» те­атру недовольство, неудовлетворенность трактовкой его лебединой песни. Автор рисует прощание хозяев, теперь уже быв­ших, с их родовым дворянским гнездом. Тема эта неоднократно освещалась в рус­ской литературе второй половины XIX века и до Чехова, и трагедийно-драматически, и комически. В чем особенности чехов­ского решения этой проблемы?

Во многом это решение определяется от­ношением Чехова к уходящему в социаль­ное небытие дворянству и идущему ему на смену капитализму, образными воплоще­ниями которых являются соответственно Раневская и Лопахин. В обоих сословиях и их взаимодействии Чехов видел преемст­венность носителей отечественной культу­ры. Дворянское гнездо для Чехова прежде всего «очаг культуры». Конечно, это еще и «музей крепостного права», и об этом го­ворится в пьесе, но Чехов видит в дворян­ской усадьбе все-таки в первую очередь культурное гнездо. Раневская — его хозяй­ка и душа дома. Именно поэтому, несмотря на ее легкомыслие и пороки, к ней тянутся люди. Вернулась хозяйка, и дом ожил, в не­го потянулись уже, кажется, навсегда поки­нувшие его прежние обитатели.

Лопахин под стать ей. Он чувствителен к поэзии в широком смысле этого слова, у него, как говорит Петя Трофимов, «тон­кие, нежные пальцы, как у артиста... тонкая нежная душа». И в Раневской он чувствует такую же, родственную душу. Пошлость жизни наступает на нового героя со всех сторон, он приобретает черты ухаря-купца, начинает кичиться своим демократическим происхождением и бравировать некуль­турностью (а это считалось престижным в тогдашних «передовых кругах»), но и он ждет Раневскую, чтобы около нее очис­титься, снова выявить в себе художест­венно-поэтическое начало. Такое изоб­ражение капитализма опиралось на реальные факты. Ведь многие русские купцы и капиталисты, разбогатевшие к концу века, проявили подлинный интерес к культуре. Мамонтов, Морозов, Зимин содержали театры, братья Третьяковы основали картинную галерею в Москве, купеческий сын Алексеев, взявший сцени­ческий псевдоним Станиславский, принес на алтарь театра не только творческие идеи, но и отцовское богатство, и весьма немалое.

Лопахин — капиталист иного пошиба. По­этому и не удалась его женитьба на Варе, они не пара друг другу: тонкая, поэтичес­кая натура богатого купца и приземленная, буднично-обыденная, целиком ушедшая в прозу жизни приемная дочь Раневской. И вот наступает очередной социально-ис­торический перелом в русской жизни. Мес­то дворян в обществе занимает буржуазия. Как ведут себя хозяева вишневого сада? По идее, надо спасать себя и сад. Как? Со­циально переродиться, тоже стать буржуа, что и предлагает Лопахин. Но для Гаева и Раневской это значит изменить себе, своим привычкам, вкусам, идеалам, жиз­ненным ценностям. И поэтому они молча­ливо отвергают предложение Лопахина и бесстрашно идут навстречу своему соци­альному и жизненному краху.

В этом отношении глубокий смысл не­сет в себе фигура второстепенного пер­сонажа — Шарлотты Ивановны. В начале второго акта она говорит о себе: «У меня нет настоящего паспорта, я не знаю, сколько мне лет... откуда я и кто я — не знаю... Кто мои родители, может, они не венчались... не знаю. Так хочется погово­рить, а с кем... Никого у меня нет... Все одна, одна, никого у меня нет и... и кто я, зачем я, неизвестно». Шарлотта олице­творяет будущее Раневской — такая же судьба ждет хозяйку имения. Но и Ранев­ская, и Шарлотта по-разному, конечно, проявляют удивительное мужество и да­же поддерживают бодрость духа в дру­гих, потому что для всех персонажей пье­сы с гибелью вишневого сада кончится одна жизнь, а будет ли другая и какая, — неизвестно.

Бывшие хозяева и их окружение (Ранев­ская, Варя, Гаев, Пищик, Шарлотта, Дуняша, Фирс) ведут себя смешно, а в свете надвигающегося на них социального не­бытия даже глупо, неразумно. Они делают вид, что все идет по-прежнему, ничего не изменилось и не изменится. Это обман, самообман и взаимообман. Но благодаря такой позиции они могут противостоять неотвратимому року. Лопахин скорее ис­кренне горюет, он не видит в Раневской и даже в третирующем его Гаеве классо­вых врагов, для него это дорогие, милые ему люди.

Общечеловеческий, гуманистический под­ход к человеку доминирует в пьесе над со-словно-классовым. Особенно сильно борь­ба этих двух подходов выражена в образе Лопахина, что видно из его заключительного монолога в третьем акте.

А как ведет себя в это время молодежь? У Ани в силу ее чрезвычайной молодости самое неопределенное и в то же время ра­дужное представление об ожидающем ее будущем. Она в восторге от болтовни Пети Трофимова. Последнего, хотя ему 26 или 27 лет, все считают молодым, и, похоже, этот персонаж превратил свою молодость в профессию. Иначе нельзя объяснить его инфантильность и — самое удивительное — общее признание, которым он пользуется. Раневская жестоко, но спра­ведливо выбранила его, в ответ он упал с лестницы. Его красивым призывам ве­рит только Аня, но ее извиняет ее моло­дость. Гораздо больше того, что он гово­рит, Петю характеризуют его калоши, «грязные, старые».

Но нас, знающих о кровавых социальных катаклизмах, сотрясавших Россию в XX ве­ке и начавшихся буквально сразу после то­го, как отгремели аплодисменты на пре­мьере пьесы и умер ее создатель, слова Пети, его мечты о новой жизни, подхвачен­ное Аней желание насадить другой сад — нас все это должно привести к более серь­езным выводам о сущности образа Пети. Чехов всегда был равнодушен к политике. Как революционное движение, так и борь­ба с ним прошли мимо него. Глупая девоч­ка Аня верит зажигательным речам. Другие персонажи посмеиваются, иронизируют: слишком большой недотепа этот Петя, чтобы его бояться. Да и сад вырубил не он, а купец, желающий устроить на этом месте дачи. Чехов не дожил до других «дач», устроенных на просторах родины продолжателями дела Пети Трофимова. Но «жить в эту пору прекрасную» не при­шлось и большинству персонажей «Виш­невого* сада».

Как уже говорилось, для Чехова харак­терна объективная манера повествова­ния, в прозе его голос не слышен. В драме услышать собственно авторский голос во­обще невозможно. И все-таки — комедия, драма или трагедия «Вишневый сад»? Зная, как Чехов не любил определенность, следует осторожно ответить: всего по­немногу. Последнее слово и в этом вопросе  все - таки за театром.