Прошлое, настоящее и будущее в пьесе Чехова «Вишневый сад»

Своей последней пьесе Чехов дал под­заголовок «комедия». Но в первой поста­новке Московского Художественного теа­тра еще при жизни автора пьеса предста­ла тяжелой драмой, даже трагедией. Кто же прав? Нужно иметь в виду, что дра­ма — это литературное произведение, рассчитанное на сценическую жизнь. Только на сцене драма обретет полно­ценное бытование, выявит все заложен­ные в ней смыслы, в том числе получит и жанровую определенность, поэтому по­следнее слово в ответе на поставленный вопрос будет принадлежать театру, ре­жиссерам и актерам. В то же время изве­стно, что новаторские принципы Чехова-драматурга воспринимались и усваива­лись театрами с трудом, не сразу.

Хотя мхатовская, освященная авторите­том Станиславского и Немировича-Дан­ченко традиционная интерпретация «Виш­невого сада» как драматической элегии закрепилась в практике отечественных те­атров, Чехов успел высказать «своему» те­атру недовольство, неудовлетворенность их трактовкой.

«Вишневый сад» — это прощание хозя­ев, теперь уже бывших, с их родовым дворянским гнездом. Тема эта неодно­кратно поднималась в русской литерату­ре второй половины XIX века и трагедий­но-драматически, и комически. В чем особенности чеховского воплощения этой темы?

Во многом оно определяется отноше­нием Чехова к уходящему в социальное небытие дворянству и идущему ему на смену капиталу, которое проявилось в образах Раневской и Лопахина. В обоих сословиях и их взаимодействии Чехов ви­дел преемственность носителей отечест­венной культуры. Дворянское гнездо для Чехова прежде всего — очаг культуры. Конечно, это еще и музей крепостного права, и об этом говорится в пьесе, но драматург видит в дворянской усадьбе все-таки в первую очередь историческое место. Раневская — его хозяйка, душа дома. Именно поэтому, несмотря на все ее легкомыслие и пороки, к ней тянутся люди. Вернулась хозяйка, и дом ожил, в него потянулись уже, кажется, навсегда покинувшие его прежние обитатели.

Лопахин под стать ей. Это поэтическая натура, у него, как говорит Петя Трофи­мов, «тонкие, нежные пальцы, как у арти­ста... тонкая нежная душа». И в Раневской он чувствует такую же, родственную ду­шу. Пошлость жизни наступает на него со всех сторон, он приобретает черты ухаря-купца, начинает кичиться своим демокра­тическим происхождением и бравиро­вать некультурностью (а это считалось престижным в тогдашних «передовых кругах»), но и он ждет Раневскую, чтобы около нее очиститься, возродиться. Та­кое изображение капиталиста опиралось на реальные факты, ведь многие русские купцы и капиталисты помогали отечест­венному искусству. Мамонтов, Морозов, Зимин содержали театры, братья Третья­ковы основали картинную галерею в Москве, купеческий сын Алексеев, взяв­ший сценический псевдоним Станислав­ский, принес в Художественный театр не только творческие идеи, но и отцовское богатство, и весьма немалое.

Лопахин — именно такой. Поэтому и не удалась его женитьба на Варе, они не па­ра друг другу: тонкая, поэтическая натура богатого купца и приземленная, буднич­но-обыденная, целиком погрязшая в быту жизни приемная дочь Раневской. И вот наступает очередной социально-истори­ческий перелом русской жизни. Дворяне выбрасываются из жизни, их место зани­мает буржуазия. Как ведут себя хозяева вишневого сада? По идее, надо спасать себя и сад. Как? Социально переродить­ся, тоже стать буржуа, что и предлагает Лопахин. Но для Гаева и Раневской это значит изменить себе, своим привычкам, вкусам, идеалам, жизненным ценностям. И поэтому они молча отвергают предло­жение и бесстрашно идут навстречу свое­му социальному и жизненному краху.

В этом отношении глубокий смысл не­сет в себе фигура второстепенного пер­сонажа — Шарлотты Ивановны. В начале второго акта она говорит о себе: «У меня нет настоящего паспорта, я не знаю, сколько мне лет... откуда я и кто я — не знаю... Кто мои родители, может, они не венчались... не знаю. Так хочется погово­рить, а с кем... Никого у меня нет... Все одна, одна, никого у меня нет и... и кто я, зачем я, неизвестно». Шарлотта олице­творяет будущее Раневской — все это скоро ждет хозяйку имения. Но они обе, по-разному, конечно, проявляют удиви­тельное мужество и даже поддерживают бодрость духа в других, потому что для всех персонажей пьесы с гибелью вишне­вого сада кончится одна жизнь, а будет ли другая — неизвестно.

Бывшие хозяева и их окружение (то есть Раневская, Варя, Гаев, Пищик, Шарлотта, Дуняша, Фирс) ведут себя смешно, а в све­те надвигающегося на них социального не­бытия глупо, неразумно. Они делают вид, что все идет по-прежнему, ничего не изме­нилось и не изменится. Это обман, само и взаимообман. Но этим они единственно могут противостоять неизбежности неот­вратимого рока. Лопахин искренне горюет, он не видит в Раневской и даже в третиру­ющем его Гаеве классовых врагов, для не­го это дорогие, милые ему люди.

Общечеловеческий, гуманистический под­ход к человеку доминирует в пьесе над сословно-классовым. Особенно сильна борь­ба в душе Лопахина, что видно из его заклю­чительного монолога третьего акта.

А как ведет себя в это время молодежь? Плохо! У Ани в силу ее малолетства самое неопределенное и в то же время радужное представление об ожидающем ее будущем. Она в восторге от болтовни Пети Трофимо­ва. Последнему хотя и 26 или 27 лет, но он считается молодым и, похоже, превратил свою молодость в профессию. Иначе объяснить его инфантильность и — самое удивительное — общее признание, кото­рым он пользуется, нельзя. Раневская жестоко, но справедливо выбранила его, в ответ он упал с лестницы. Его красивым речам верит только Аня, но ее извиняет ее молодость.

Гораздо больше того, что он говорит, Петю характеризуя его калоши, «гряз­ные, старые».

Но нас, знающих о кровавых социаль­ных катаклизмах, сотрясавших Россию в XX веке и начавшихся буквально сразу после того, как отгремели аплодисменты на премьере пьесы и умер ее создатель, слова Пети, его мечты о новой жизни, подхваченное Аней желание насадить другой сад — нас все это должно привес­ти к более серьезным выводам о сущнос­ти образа Пети. Чехов всегда был равно­душен к политике, как революционное движение, так и борьба с ним прошли ми­мо него. Глупая девочка Аня верит этим речам. Другие персонажи посмеиваются, иронизируют: слишком большой недоте­па этот Петя, чтобы его бояться. Да и сад вырубил не он, а купец, желающий устро­ить на этом месте дачи. Чехов не дожил до других дач, устроенных на просторах его и нашей многострадальной родины продолжателями дела Пети Трофимова. К счастью, «жить в эту пору прекрасную» не пришлось и большинству персонажей «Вишневого сада».

Для Чехова характерна объективная ма­нера повествования, в его прозе голос автора не слышен. В драме услышать его вообще невозможно. И все-таки — коме­дия, драма или трагедия «Вишневый сад»? Зная, как Чехов не любил опреде­ленность и, следовательно, неполноту ох­вата жизненного явления со всеми его сложностями, следует осторожно отве­тить: все сразу. Последнее слово в этом вопросе все-таки скажет театр.