Ранний европейский романтизм. Иенские романтики и «Озерная школа»
К концу XVIII века европейская культура постепенно накапливала энергию сопротивления чересчур рациональным, чересчур «правильным» представлениям просветителей о мире и о месте человека в нем. Рано или поздно эта энергия должна была предельно сконцентрироваться и привести к своеобразному культурному взрыву, когда все привычные представления о «художественном» и «нехудожественном», об истинном и ложном в искусстве рушатся в одночасье.
Именно такой культурный взрыв произвел романтизм.
Слова романтизм, романтический непосредственно связаны со словом роман. И поначалу они имели совсем другое значение, чем теперь. «Романтическими» (или «романическими») называли возвышенные чувства, какие принято описывать в романах. А значит, мало напоминающие те, какие люди чаще всего испытывают в жизни. Слово «роман», в свою очередь, указывало на то, что произведение написано не на древней латыни, а на одном из новоевропейских языков, которые объединены в романскую группу.
Ho история слов подчас бывает не менее сложной, драматической и непредсказуемой, чем история людей. В какой-то момент слово отделяется от своей истории, отрывается от своей этимологии и переносится на другую почву, где начинает жить новой и самостоятельной жизнью. Так произошло и со словом «романтизм». В конце XVIII века оно было подхвачено молодыми писателями, прежде всего немецкими, и применено к новой литературной школе, пришедшей на смену сентиментализму.
Что же это за «школа»? И почему для ее названия было использовано именно это слово?
В конце XVIII столетия в университетском городке Йена в Германии сложился дружеский литературно-философский кружок. В него вошли прозаик Людвиг Тик (его сказки «Кот в сапогах» и «Синяя борода» вы наверняка знаете), философы Фридрих Шеллинг и братья Август и Фридрих Шлегели. Время от времени в Йену приезжали и другие литераторы, близкие к этому кругу (например, Новалис). Дружественный кружок иенских романтиков проводил время в литературных и политических спорах, обсуждая события, которые сотрясали в то время Европу: во Франции началась буржуазная революция 1789 года.
Мир, казавшийся незыблемым, в одночасье утратил равновесие, история пошла по новому, неизведанному пути. Неужели искусство останется в стороне, не ответит на вызов времени? И вот Август Шлегель (сначала в беседах с друзьями, а затем и в статьях, и в университетских лекциях) выдвигает тезис: на смену старому, классическому искусству, основанному на незыблемых правилах, нормах и пропорциях, должно прийти новое искусство. Оно бесстрашно разрушит все прежние запреты и позволит художнику запечатлеть в произведении свободный порыв свободного человеческого духа, донести до читателей всю неповторимость, всю исключительность своего индивидуального опыта, своего творческого «я». А поскольку именно жанр романа не был признан и освоен «классиками», выбивался из всех рамок, всех границ, признанных ими, постольку новое искусство должно назвать себя романтизмом.
Чуть позже Фридрих Шеллинг многое добавил к этому определению романтического искусства. То есть искусства, разрывающего связь с классическими образцами во имя свободы творчества. Так сложилась теоретическая основа новой литературной школы, которая вскоре будет подкреплена литературной практикой иенских романтиков.
Спустя некоторое время, уже в начале XIX века, в другом немецком университетском городке, Гейдельберге, возник еще один дружеский кружок прозаиков, поэтов, историков литературы. В него входили поэты и прозаики Клеменс Брентано, Людвиг Арним, знаменитые филологи братья Гримм. (Собранные и обработанные ими немецкие народные сказки мы читаем до сих пор.)
Гейдельбергские романтики резко спорили со своими иенскими предшественниками, считали их безответственными мечтателями, которые провозгласили идеал и не сумели, не захотели понять, насколько трагично положение художника, призванного воплотить этот идеал в своем творчестве. Он возносится духом к вечности, а в это время пошлость окружающего мира, как камень, тянет его душу в пропасть. Этот разрыв между высоким идеалом и низменной реальностью преодолеть до конца невозможно. Только ирония, постоянная горько-веселая насмешка над собой и над миром, способна освободить художника от страшного противоречия. Поэтому произведения гейдельбергских романтиков и их ближайших последователей буквально пропитаны трагической иронией и самоиронией.
А кроме иронии, на помощь художнику может прийти фантазия, свободный полет воображения. Вечным, неиссякаемым источником фантазии служил для гейдельбергцев немецкий фольклор. Особенно волшебные сказки, легенды, баллады. Писатели-классики опирались прежде всего на опыт прекрасной, гармоничной, чуть холодноватой античности, единой культурной прародины всех европейцев. А романтики утверждают: у всякого народа своя собственная культурная история. В ней и только в ней, в ее национальном колорите выражает себя дух нации. И этот дух не может быть успокоенным, не может быть гармоничным. Он полон стихийной силы, подчас страшной, зато неподдельной.
Впрочем, гейдельбергские романтики принадлежали уже к следующему литературному поколению. А в то время, когда творили иенцы, когда создавали свои «Лирические баллады» английские поэты Уильям Вордсворт и С.Т. Колдридж (они воспевали край озер, отчего получили прозвание «романтиков озерной школы»), ранние романтические иллюзии не были изжиты. Казалось, нет ничего невозможного, романтизм решит все художественные и этические проблемы, непосильные для классиков, полностью изменит облик европейской культуры и европейской жизни, привьет ей вкус к свободе.
С некоторым опозданием эти идеи переместятся и на русскую почву. И вдохновят поэтов нового поколения — поколения начала XIX века. Обратите внимание: именно поэтов. Лирика гораздо более подвижна и восприимчива к новым идеям, чем эпос и драма. Она, как легковооруженная пехота, первой идет на прорыв, завоевывает незнакомые территории. И лишь потом подтягивается «тяжелая артиллерия»: роман, повесть, драматургические жанры.
Так европейский романтизм невольно способствовал взлету русской поэзии начала XIX века. Сделать самый первый, самый трудный шаг в неизведанном направлении выпало Василию Андреевичу Жуковскому. Вам уже знакомы его баллада «Светлана», стихотворение «Невыразимое». Мы расширим представления о творчестве этого выдающегося поэта и свяжем их с общей картиной литературного процесса. Жуковскому, поэту нового поколения — поколения начала XIX века, предстояло освоить высшие достижения европейского предромантизма (а также, в меньшей степени, романтизма), перенести их на отечественную почву. И в итоге резко сократить разрыв между русской и европейской литературой, превратить родную словесность из «догоняющей» в равноправную участницу диалога культур.
Просмотров: 7852