Сатирическая проза 1930 годов (М, Зощенко, М. Булгаков, Ильф и Петров)

В советское время в течение многих десяти­летий история нашей литературы, как и исто­рия нашего Отечества, во многом упрощалась и обеднялась. Это выражалось в том, что книги таких писателей, как Зощенко, Булгаков и Пла­тонов, оказались недоступными читателю, а суть их творчества — извращенной и оклеве­танной. Но, несмотря на жестокий идеологиче­ский контроль, духовное сопротивление в ли­тературе никогда не прекращалось. Из глубин литературы встают имена художников, осо­бенно жестоко гонимых режимом, всеми усло­виями жизни обрекаемых на молчание и твор­ческую гибель, однако же создавших свои нестареющие книги вопреки страшному дав­лению, созданному тоталитарным государст­вом. Это М. Булгаков, А. Платонов, А. Ахмато­ва, О. Мандельштам, Б. Пастернак, М. Зощен­ко, А. Солженицын — сегодня эти имена известны всем.

На долю Михаила Михайловича Зощенко выпала слава, редкая для человека литера­турной профессии. Ему понадобилось всего три-четыре года работы, чтобы в один пре­красный день вдруг ощутить себя знамени­тым не только в писательских кругах, но и в совершенно не поддающейся учету массе чи­тателей. Да, слава Зощенко была небывалой для нашей литературы. Но чем же ее объяс­нить? Чем объяснить, что на книги Зощенко, по выражению К. Чуковского, с каждым годом все возрастал и возрастал «ненасытный чита­тельский спрос»?

Зощенко писал: «Я пишу очень сжато. Фраза у меня короткая. Доступная бедным. Может быть, поэтому у меня много читателей». Не мало ли для такого успеха? Не мало. Далеко не каждый, даже очень хороший писатель, по­знавший жизнь простого народа и задавший­ся целью своим трудом принести ему реаль­ную помощь, способен спуститься с лите­ратурных высот и заговорить с людьми, о которых и для которых он пишет, на их по­вседневном, понятном им языке и в той же то­нальности, в какой говорят они между собой в обыденной для себя обстановке: в семье, на работе, в трамвае.

На что же направлена сатира М. Зощенко? По меткому определению В. Шкловского, Зощен­ко писал о человеке, который «живет в великое время, а больше всего озабочен водопрово­дом, канализацией и копейками. Человек за мусором не видит леса». Ему надо было от­крыть глаза. В решении этой задачи и увидел Михаил Зощенко свое назначение. Это и стало впоследствии великим литературным достиже­нием этого уникального писателя.

О чем же пишет М. Зощенко? Темы его рас­сказов разнообразны — это неустроенный быт, кухонные «разборки», жизнь бюрокра­тов, обывателей, чиновников, комичные жиз­ненные ситуации. Читая произведения Зо­щенко, мы отчетливо представляем себе Москву 1920—1930 годов. Мы видим комму­налки, тесные общие кухни с чадящими при­мусами, где частенько разгораются ссоры, а иногда и драки. Мы вместе с автором сме­емся над жуликом, дрожащим перед вызовом в прокуратуру, над обеспеченными молоды­ми людьми, которые готовы жениться, даже не рассмотрев будущую жену.

Зощенко оставил нам более тысячи расска­зов и фельетонов, пьесы, киносценарии, кри­тические статьи и многое другое — всего око­ло ста тридцати книг вышло при его жизни. Разбираясь в его наследии, думая над ним, мы, конечно же, вспомним Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Чехова и еще раз удивимся, сколь стойки и неувядаемы традиции классической русской сатиры, где смех всегда был лишь внешней формой, за которой всегда стояло идущее от сердечной боли гражданское со­держание, мы неминуемо придем к мысли, что Зощенко из этого ряда, что он, как и его вели­кие предшественники, верил в народ, в его ум и трудолюбие, в способность разобраться в себе и расстаться с тем, что мешает его ис­торическому движению.

Идейно-художественная перестройка М. Зо­щенко показательна в том отношении, что она сходна с рядом аналогичных процессов, совер­шавшихся в творчестве его современников. В частности, у И. Ильфа и Е. Петрова — новел­листов и фельетонистов — можно обнаружить те же тенденции. Наряду с сатирическими рассказами и фельетонами на страницах «Правды» и других изданий печатаются их произведения, выдержанные в лирико-юмористическом ключе. Широкая сфера интере­сов писателей, пытливое исследование при­чин многообразных отрицательных явлений жизни запечатлелись в новеллах, фельетонах Ильфа и Петрова. Сатириков волновало все — от коренных вопросов строительства новой культуры до организации разумного отдыха в парках и внешнего облика человека. Высту­пая против тех, кто извращает законы и нрав­ственные нормы, Ильф и Петров были суровы и беспощадны к бюрократам, перестрахов­щикам, конъюнктурщикам, к многочисленным фактам равнодушия и черствости.

«Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» соединили в себе и яркость характеров, и ко­мизм положений, в которые попадают герои, и оригинальный литературный язык. Сатира в них направлена на уходящий мир (который в произведении представлен Ипполитом Мат­веевичем), на то, что у людей не осталось ни­каких духовных ценностей — Эллочка Людо­едка одна из таковых. Похождения Великого Комбинатора, как называет себя главный ге­рой двух романов, — это похождения неза­урядного плута, проходимца, насмешника. Но ведь мы каждый день сталкиваемся с таки­ми же бендерами, они окружают нас повсюду. Кругом фиктивные конторы, банки, напоми­нающие контору «Рога и копыта». Мне кажет­ся, все это и обусловливает неувядающий ин­терес к произведениям Ильфа и Петрова, это и делает их такими современными и актуаль­ными в наши дни.

Сатира, словно прожектор, высвечивает все недостатки и пороки общества. В самом начале нашего века писатель, которому суж­дено было столкнуться с жестокостью жизни и непониманием своего творчества, создал бессмертный роман «Мастер и Маргарита». Звали его Михаил Афанасьевич Булгаков. Ранняя сатирическая проза Булгакова была частично опубликована в его сборниках «Ро­ковые яйца» и «Дьяволиада». Повесть «Соба­чье сердце» была конфискована «органами». После этого при жизни писателя его книги больше не издавались.

Сатира Булгакова несколько напоминает нам произведения Салтыкова-Щедрина. Ро­ман «Мастер и Маргарита» дает нам яркое представление о жизни Москвы в те далекие годы: примитивность жилищных условий, тяжбы из-за квартир. Недаром Воланд заме­чает, что квартирный вопрос совершенно ис­портил москвичей. В романе нашли свое от­ражение и начинающиеся в тридцатые годы массовые незаконные аресты. Так квартира номер пятьдесят, в которой поселился Воланд, и прежде «пользовалась дурной сла­вой», потому что и до его появления из нее бесследно исчезали жильцы. И понятна мгно­венная реакция Степы Лиходеева, который, едва увидев, как описывают квартиру погиб­шего Берлиоза, еще ничего не зная о его судьбе, трусит и с огорчением вспоминает, что как раз всучил ему статью для напечатания и вел с ним сомнительные разговоры. В этой сцене отчетливо ощущается атмосфе­ра доносов и подозрительности, такая типич­ная для тридцатых годов. Поместив в Москву тридцатых князя тьмы Воланда и его свиту, Булгаков обнажает внутренний мир доносчи­ков, развратников, сутяг и прожигателей жиз­ни. Воланд появляется, чтобы покарать взя­точников, лихоимцев, предателей. Суд вер­шится над ними не по законам добра, а наоборот, они предстают перед судом пре­исподней. Сеанс черной магии, который Воланд дает в столичном варьете, в прямом и переносном смысле «раздевает» присутст­вующих граждан.

После смерти в 1940 году Булгаков был забыт на многие годы. Второе рождение писателя произошло через четверть века, после опубли­кования в 1967 году романа «Мастер и Марга­рита». Судьба Булгакова подтвердила афоризм Воланда о том, что «рукописи не горят». Будто заранее было предсказано, что Булгаков, ро­дившийся в Киеве в семье преподавателя ду­ховной академии, пройдет через такие испыта­ния, через войны и революции, будет голодать и бедствовать, станет драматургом, узнает вкус славы и гонения, а спустя четверть века вернется к нам в своих книгах.

Итак, традиции, заложенные русской сати­рой XIX века, были блестяще развиты писате­лями начала XX века — Зощенко, Булгаковым, Ильфом и Петровым. Эти традиции продол­жают развиваться и в современной литерату­ре. Я думаю, что наше время тоже остро нуж­дается в крупных талантливых сатириках. А темы и материал, на мой взгляд, писатели с легкостью могут найти в нашей действи­тельности жизни.