Базарова Тургенев тоже заставляет внезапно уйти из жизни. Но еще ранее выясняется его несостоятельность как социальной фигуры. Хотя Базаров еще в последнем разговоре с Павлом Петровичем отказывается от своего прежнего сугубо негативного взгляда на народ и признает непознаваемость народной души (“Русский мужик — это тот самый таинственный незнакомец, о котором некогда так много толковала госпожа Радклиф. Кто его поймет? Он сам себя не понимает”), он все равно остается ему глубоко чужд (“Увы! Презрительно пожимавший плечом, умевший говорить с мужиками Базаров (как хвалился он в споре с Павлом Петровичем), этот самоуверенный Базаров и не подозревал, что он в их глазах был все-таки чем-то вроде шута горохового”). Отвратившись от общественного поприща, оставшись без сторонников, порвав без сожаления с Аркадием (“Ты славный малый, но ты все-таки мякенький, либеральный барич”), получив отказ любимой женщины и, наконец, разуверившись в правоте своего мировоззрения, давшего неисправимую трещину, Базаров теряет свое место в жизни и перестает ею дорожить. “Лихорадка работы с него соскочила и заменилась тоскливой скукой и глухим беспокойством. Странная усталость замечалась во всех его движениях”. Ни примирение с действительностью, ни борьба за ее изменение, ни ее безоговорочное отрицание не видятся ему теперь равно возможными. Поэтому его смерть предстает перед нами и как результат совпадения роковых случайностей, и как логическое следствие его духовного кризиса.
Перед лицом смерти выявляется до конца вся сила базаровской натуры. “Смотреть в глаза смерти, предвидеть ее приближение, не стараясь себя обмануть, оставаться верным себе до последней минуты, не ослабеть и не струсить — это дело сильного характера. Умереть так, как умер Базаров, — все равно что сделать великий подвиг”. “Нигилист остается верен себе до конца”. Оставаясь медиком, он хладнокровно отмечает этапы своей болезни, злясь на смерть как на нелепую случайность и презирая себя за беспомощность (“Что за безобразное зрелище: червяк полураздавленный, а еще топорщится”). “В критическую минуту [он] не меняет своего мрачного миросозерцания на другое, более отрадное” (“Да, поди попробуй отрицать смерть! Она тебя отрицает, и баста!”). Но перед концом он все-таки посылает за Одинцовой, чтобы проститься со всем дорогим, что оставалосьу него в жизни, — проститься с жизнью как таковой. Прося у нее последний поцелуй, он неожиданно говорит с такой же “красивостью”, за которую так негодовал на Аркадия: “Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет...”, что означает его невольную капитуляцию перед прежде столь презрительно третируемым им романтизмом.
Одной из последних фраз Базарова Тургенев сделал слова о его ненужности для России: “Я нужен России... Нет, видно, не нужен. Да и кто нужен? Сапожник нужен, портной нужен...” Это должно означать, что России не нужен нигилизм, не нужно разрушение, а надобны созидатели, труженики, мастера и просто честные люди. Таким образом, Базаров не нужен России как нигилист, но, несомненно, нужен как выдающаяся личность. Будучи нигилистом, отрицателем по мировоззрению, Базаров нигде в романе не выступает собственно разрушителем, посягнувшим на какие-либо сокровенные жизненные ценности. От этого его удерживают всякий раз здравый смысл, прирожденные нравственность, благородство и чувство справедливости, так как Базаров не сомневается признать правоту и хорошие качества даже совершенно чуждых ему по духу людей. Он великолепно знает свое дело, образован и трудолюбив, ненавидит слабость во всех ее видах, ненавидит русскую расслабленность воли и душевную нечистоплотность. Он способен к упорному созидательному труду — и этим он нужен России. Он умнее, сильнее и “больше”, чем исповедуемая им теория, которая становится глупой и вредной, как только попадает на вооружение к бездарным Ситниковым.
Возвеличив нигилиста, сделав его почти титанической фигурой, равной которой по силе нет в романе, Тургенев поступил очень смело, фактически пойдя против своих единомышленников. И его друг П.В. Анненков, и издатель “Русского вестника” М.Н. Катков уговаривали его переделать роман, снизив образ Базарова, чтобы не дать нигилистам утвердиться в общественном мнении. Но Тургенев был явно увлечен своим героем, и именно в силу его новизны, яркости и предельной чуждости миру писателя — миру дворянской культуры и искусству. “Хотел ли я обругать Базарова или его превознести? Я этого сам не знаю, ибо я не знаю, люблю я его или ненавижу, — писал Тургенев Фету в апреле 1862 г. — Если читатель не полюбит Базарова со всей его грубостью, бессердечностью, безжалостной чужостью и резкостью... — я виноват и не достиг своей цели”.
Так оказывается в конце концов снятым основной конфликт романа — вместе с устранением из жизни обоих антагонистов. Но жизнь продолжается дальше, оказываясь бесконечно сложнее, чем то представлялось героям, а противоречия между поколениями, казавшиеся столь острыми в начале романа, сглаживаются и уходят. В один день совершаются две счастливые свадьбы — Аркадия и его отца, на свет появляется следующее поколение, а Аркадий тем временем берется за хозяйство, не дававшееся его отцу, и понемногу исправляет положение. Последняя же картина романа — изображение могилы Базарова с безмятежно растущими на ней цветами — соотносит все действие романа с вечностью, перед лицом которой растворяется конфликт двух исторических сословий. Торжествуют те самые силы природы, которые действовали в Базарове даже помимо его сознания и воли и продолжают владычествовать в мире и после его исчезновения. Те же герои, которые любили природу, понимали ее красоту, покорялись таинственным, неодолимым силам, действующим в ней, обретают истинное счастье в любви, и жизнь продолжается именно ими. (По свидетельству самого автора, истинное счастье в романе достается все-таки мягкому Аркадию: “Кто не видал таких слез в глазах любимого существа, тот еще не испытал, до какой степени, замирая весь от благодарности и стыда, может быть счастлив на земле человек”.) Природа как мать всего живого, источник “всякого дыхания”, божественная мудрость которой проявляется в ее совершенной красоте, — не просто величаво-“равнодушна” к судьбам своих детей, как писал Пушкин в своем знаменитом философском стихотворении, а примиряет их в своей любви и “жизни бесконечной”.