Сюжет, герои и проблематика одной из баллад В.А. Жуковского

«Что ни говори, — писал Пушкин Рылееву 25 января 1825 года, — Жуковский имел решительное влияние на дух нашей словесности, к тому же переводный слог его останется всегда образцовым». Колумбом, открывшим «Америку романтизма», назвал Жуковского Белинский.

Василий Андреевич Жуковский родился вдали от обеих столиц, в глуши Тульской губернии, близ города Белева, в селе Мишенском. Его отцом был богатый помещик Афанасий Иванович Бунин, а матерью — пленная турчанка Сальха. К счастью, жена Бунина, Марья Григорьевна, отнеслась к мальчику по-матерински. Однако судьбу ребенка нужно было определить и формально. Бунин приказал своему приживальщику, бедному дворянину А. Г. Жуковскому, усыновить его — так будущий поэт был причислен к дворянскому сословию.

Двойственность положения в семье сказалась на характере Жуковского: он научился сострадать обойденным судьбой и принимать чужую боль как собственную.

Стихи и элегии Жуковского сразу же приобрели огромную популярность. Карамзин предложил ему редактировать «Вестник Европы», и Жуковский с головой ушел в журналистику. Молодые поэты охотно перенимали манеру Жуковского. А когда в 1808 году появилась его первая баллада — «Людмила», первенство Жуковского в поэзии еще более упрочилось.

Эта баллада — замечательный пример того, как можно представить известный сюжет, оставляя тем не менее произведения самостоятельными( со «Светланой»), В нем мотив мертвого жениха является основным, но несет обширную смысловую нагрузку. На такой вывод наталкивает уже сама форма произведения, место этого сюжета в общей композиции: в «Людмиле» мертвый жених, увозящий'девушку за собой в могилу, — реальность, которая одновременно является романтической выдумкой. Т. е. композиционно рассматриваемый сюжет в «Людмиле» — основной и единственный.

По роли «голубочка» в происходящем (лишает силы угрожающего девушке мертвеца) легко можно заключить о его противоположности силам тьмы, представленным в образе мертвеца, и о близости к Богу, об ангельской его природе (ведь он появляется именно для спасения девушки, и он гораздо могущественнее мертвеца). Соответственно, Бог и вообще проблема божественной предопределенности играют не последнюю роль в балладе.

Людмила практически по доброй воле отдается во власть Дьяволу. К тьме (в Ад) Людмилу ведет непокорность, противопоставление себя Создателю (здесь я употребляю «Создатель» в прямом смысле — тот, кто создал мир, людей, и, естественно, распоряжается судьбами живущих, т.к. именно при таком раскладе абсолютно ясна бессмысленность требований). Бог в этой балладе не появляется, но его присутствие ощущается настолько, что можно даже обрисовать этот образ: во-первых, он, согласно христианской религии, «правосуден», а во-вторых, «зла не творит». Он в любом случае на стороне человека. Людмила сама выбирает себе путь: «Расступись, моя могила; гроб, откройся; полно жить», обосновывая свой выбор: «с милым вместе — всюду рай», и Бог идет ей навстречу — он милосерден и (хотя, возможно, здесь я слишком человек XX века) верит в людей.

Перед нами переосмысление понятий Рая, Ада, Бога человеком в сиюминутном страстном порыве: «Что, родная, муки ада? Что небесная награда? С милым вместе — всюду рай; с милым розно — райский край безотрадная обитель. Нет, забыл меня спаситель!» — налицо разница между человеческим и божественным понятием о счастье. Если божественное счастье — категория абсолютная, то требуемое Людмилой — сиюминутное. Это осознает мать Людмилы, не ослепленная страстью: «Дочь, вос-помни смертный час; кратко жизни сей страданье; Рай — смиренным воздаянье, Ад — бушующим сердцам», — и дает дочери разумный совет: «Будь послушна небесам». Людмила, уже сделав выбор (хотя, по-видимому, не совсем понимая, чего требует: судя по дальнейшим событиям, она хотела видеть живого жениха рядом с собой в мире живых, а не себя умершей рядом с мертвым), не слушает мать и в итоге остается с любимым. Трудно сказать однозначно, раскаялась ли Людмила в своих безрассудных желаниях, увидев милого в гробу, хотя вид его был ей «страшен», но что Бог сожалеет о ней, можно заключить с уверенностью: когда Людмила, каменея, «пала мертвая на прах», в небесах раздаются «стон и вопли». Печаль о попавшей в Ад по своему безрассудству душе — так мне представляется этот «стон», а что душа Людмилы попадает в Ад, где обрекается на вечные муки, с известной долей истины можно заключить из «визга и скрежета под землею». Финальный хор «усопших из могил», исходя из сказанного, можно интерпретировать как свидетельство о том, что Бог идет навстречу человеку: «Твой услышал стон творец».

Смерть Людмилы («час твой бил, настал конец») не божественное наказание за ропот на Создателя, но результат исполнения желания Людмилы и, следовательно, аргумент в пользу тезиса «смертных ропот 'безрассуден». Итак, человек вправе решать, но его решения безрассудны и обрекают его на вечную муку, тогда как судьба, данная Богом, ведет к абсолютному счастью.

Жуковский стремился жить так, чтобы между его поступками и теми идеями и чувствами, которые он исповедовал и которыми проникнута его поэзия, не было расхождения. Гуманность отличала общественное и частное поведение Жуковского. Он не однажды заступался за Пушкина перед царями, его волновала судьба декабристов, Т. Шевченко, А. Герцена. После гибели Пушкина он набросал вчерне полное гнева и горечи письмо шефу жандармов Бенкендорфу, в котором выставлял наружу пакостное и мелочное тиранство, отравившее последние годы поэта и приведшее к трагедии.

Гуманистическим идеалам Жуковский остался верен до конца дней. В его представлениях значительность и подлинная ценность человека состоят в высокой духовности, в благородных чувствах и помыслах. Жуковский с большим пафосом прославляет человека.

При мысли великой, что я человек,
Всегда возвышаюсь душою,

— говорит мудрец Теон, герой баллады «Теон и Эсхин». Жуковский убежден, что «все в жизни к великому средство...». Человечность, по твердой уверенности поэта, способна преодолеть все преграды и предрассудки, наполнить прозаическое существование смыслом, окрылить и устремить к поискам идеала.

В «русских» романтических балладах («Людмила», «Светлана», «Двенадцать спящих дев») Жуковский использовал мотивы народных преданий, обычаев, поверий. В «античных» он воспроизвел миросозерцание древнего человека, его цельность, органическую общность с природой, открытые естественные чувства. В «средневековых», «рыцарских» балладах он создал фантастические образы, исполненные мрачной, разрушительной силы. Средневековье с его жестокостью и беспощадностью, по мысли поэта, противоречит гуманным человеческим понятиям, истинной нравственности и потому в конечном счете бессильно перед светлым разумом, героизмом, чистой любовью.