Творческий и жизненный путь Островского Александра Николаевича

А.Н.Островский родился 31 марта (12 апреля) 1823 г. в Москве, в семье выходца из духовного сословия, чиновника, а позднее — стряпчего Московского коммерческого суда. Семья Островских жила в Замоскворечье, купеческом и мещанском районе старой Москвы. По характеру драматург был домоседом: почти всю жизнь прожил Москве, в Яузской части, регулярно выезжая, если не считать нескольких путешествий по России и за границу, только в имение Щелыково Костромской губернии. Здесь он и умер 2 (14) июня 1886 г. в разгар работы над переводом шекспировской пьесы «Антоний и Клеопатра».

В начале 1840-х гг. Островский учился на юридическом факультете Московского университета, но курса не окончил, поступив в 1843 г. на службу в канцелярию Московского совестного суда. Через два года был переведен в Московский коммерческий суд, где прослужил до 1851 г. Юридическая практика дала будущему писателю обширный и разнообразный материал. Почти во всех его первых пьесах о современности разработаны или намечены криминальные сюжеты. Первую повесть Островский написал в 20 лет, первую пьесу — в 24 года. После 1851 г. его жизнь была связана с литературой и театром. Ее основными событиями стали тяжбы с цензурой, похвалы и брань критиков, премьеры, споры актеров из-за ролей в пьесах.

За почти 40 лет творческой деятельности Островский создал богатейший репертуар: около 50 оригинальных пьес, несколько пьес, написанных в соавторстве. Он занимался также переводами и переделками пьес других авторов. Все это составляет «театр Островского» — так определил масштаб созданного драматургом И.А.Гончаров.

Островский страстно любил театр, считая его самым демократичным и действенным видом искусства. Среди классиков русской литературы он был первым и остался единственным писателем, целиком посвятившим себя драматургии. Все пьесы, созданные им, не были «пьесами для чтения» — они писались для театра. Сценичность для Островского — непреложный закон драматургии, поэтому его произведения принадлежат в равной степени двум мирам: миру литературы и миру театра.

Пьесы Островского печатались в журналах почти одновременно с их театральными постановками и воспринимались как яркие явления и литературной, и театральной жизни. В 1860-е гг. они возбуждали такой же живой общественный интерес, как и романы Тургенева, Гончарова и Достоевского. Островский сделал драматургию «настоящей» литературой. До него в репертуаре русских театров было лишь несколько пьес, как бы сошедших на сцену с вершин литературы и оставшихся одинокими («Горе от ума» А.С.Грибоедова, «Ревизор» и «Женитьба» Н.В.Гоголя). Театральный репертуар заполняли либо переводы, либо произведения, не отличавшиеся заметными литературными достоинствами.

В 1850-е -1860-е гг. мечты русских писателей о том, что театр должен стать мощной воспитательной силой, средством формирования общественного мнения, обрели реальную почву. У драматургии появилась более широкая аудитория. Расширился круг грамотных людей — и читателей, и тех, кому серьезное чтение было еще недоступно, но доступен и понятен театр. Формировался новый социальный слой — разночинская интеллигенция, проявлявшая повышенный интерес к театру. Новая публика, демократичная и пестрая в сравнении с публикой первой половины XIX в., давала «социальный заказ» на социально-бытовую драматургию из русской жизни.

Уникальность положения Островского-драматурга в том, что, создавая пьесы на новом материале, он не только удовлетворял ожидания новых зрителей, но и боролся за демократизацию театра: ведь театр — самое массовое из зрелищ — в 1860-е гг. по-прежнему оставался элитарным, дешевого общедоступного театра еще не было. Репертуар театров Москвы и Петербурга зависел от чиновников Дирекции императорских театров. Островский, реформируя русскую драматургию, реформировал и театр. Зрителями своих пьес он хотел видеть не только интеллигенцию и просвещенное купечество, но и «хозяев ремесленных заведений», и «мастеровых». Детищем Островского стал московский Малый театр, воплотивший его мечту о новом театре для демократического зрителя.

В творческом развитии Островского выделяются четыре периода:

1) Первый период (1847-1851) — время первых литературных опытов. Островский начинал вполне в духе времени — с повествовательной прозы. В очерках быта и нравов Замоскворечья дебютант опирался на гоголевские традиции и творческий опыт «натуральной школы» 1840-х гг. В эти годы были созданы и первые драматургические произведения, в том числе комедия «Банкрут» («Свои люди — сочтемся!»), которая стала главным произведением раннего периода.

2) Второй период (1852-1855) называют «москвитянинским», так как в эти годы Островский сблизился с молодыми сотрудниками журнала «Москвитянин»: А.А.Григорьевым, Т.И.Филипповым, Б.Н. Алмазовым и Е.Н.Эдельсоном. Драматург поддерживал идейную программу «молодой редакции», которая стремилась сделать журнал органом нового течения общественной мысли — «почвенничества». В этот период написаны всего три пьесы: «Не в свои сани не садись», «Бедность не порок» и «Не так живи, как хочется».

3) Третий период (1856-1860) ознаменован отказом Островского от поисков положительных начал в жизни патриархального купечества (это было характерно для пьес, написанных в первой половине 1850-х гг.). Драматург, чутко воспринявший изменения в общественной и идейной жизни России, сблизился с деятелями разночинской демократии — сотрудниками журнала «Современник». Творческим итогом этого периода стали пьесы «В чужом пиру похмелье», «Доходное место» и «Гроза», «самое решительное», по определению Н.А.Добролюбова, произведение Островского.

4) Четвертый период (1861-1886) — самый продолжительный период творческой деятельности Островского. Расширился жанровый диапазон, разнообразней стала поэтика его произведений. За двадцать лет были созданы пьесы, которые можно распределить по нескольким жанрово-тематическим группам: 1) комедии из купеческого быта («Не все коту масленица», «Правда хорошо, а счастье лучше», «Сердце не камень»), 2) сатирические комедии («На всякого мудреца довольно простоты», «Горячее сердце», «Бешеные деньги», «Волки и овцы», «Лес»), 3) пьесы, которые сам Островский называл «картинами московской жизни» и «сценами из жизни захолустья»: их объединяет тема «маленьких людей» («Старый друг лучше новых двух», «Тяжелые дни», «Шутники» и трилогия о Бальзаминове), 4) исторические пьесы-хроники («Козьма Захарьич Минин-Сухорук», «Тушино» и др.), и, наконец, 5) психологические драмы («Бесприданница», «Последняя жертва» и др.). Особняком стоит сказочная пьеса «Снегурочка».

Истоки творчества Островского — в «натуральной школе» 1840-х гг., хотя с творческим содружеством молодых петербургских реалистов московский писатель не был связан организационно. Начав с прозы, Островский довольно быстро понял, что его истинное призвание — драматургия. Уже ранние прозаические опыты «сценичны», несмотря на подробнейшие описания быта и нравов, характерные для очерков «натуральной школы». Например, и основе первого очерка «Сказание о том, как квартальный надзиратель пустился в пляс, или от великого до смешного один шаг» (1843), лежит анекдотическая сценка, имеющая вполне законченный сюжет.

Текст этого очерка был использован в первом опубликованном произведении — «Записки замоскворецкого жителя» (печатались в 1847 г. в газете «Московский городской листок»). Именно в «Записках...» Островский, названный современниками «Колумбом Замоскворечья», открыл ранее не известную в литературе «страну», населенную купцами, мещанами и мелкими чиновниками. «До сих пор было известно только положение и имя этой страны, — заметил писатель, — что же касается до обитателей ее, то есть образ жизни их, язык, нравы, обычаи, степень образованности, псе это было покрыто мраком неизвестности». Прекрасное знание жизненного материала помогло Островскому-прозаику создать подробное исследование купеческого быта и ирмпои, предварившее его первые пьесы о купечестве. В «Записках замоскворецкого жителя» наметились две характерные особенности творчества Островского: внимание к бытовой среде, определяющей жизнь и психологию персонажей, «списанных с натуры», и особый, драматургический, характер изображения быта. Писатель сумел увидеть в обыденных житейских сюжетах потенциальный, никем не использованный материал для драматурга. За очерками о жизни Замоскворечья последовали первые пьесы.

Самым памятным днем в своей жизни Островский считал 14 февраля 1847 г.: в этот день на вечере у известного славянофила профессора С.П.Шевырева он прочитал свою первую небольшую пьесу «Семейная картина». Но настоящий дебют молодого драматурга — комедия «Свои люди сочтемся!» (первоначальное название — «Банкрут»), над которой он работал с 1846 по 1849 г. Театральная цензура сразу же запретила пьесу, но, подобно «Горю от ума» А.С.Грибоедова, она сразу же стала крупным литературным событием и с успехом читалась в московских домах зимой 1849/50 гг. самим автором и крупными актерами — П.М.Садовским и М.С.Щепкиным. В 1850 г. комедию опубликовал журнал «Москвитянин», но только в 1861 г. она была поставлена на сцене.

Восторженный прием первой комедии из купеческого быта был вызван не только тем, что Островский, «Колумб Замоскворечья», использовал совершенно новый материал, но и удивительной зрелостью его драматургического мастерства. Унаследовав традиции Гоголя-комедиографа, драматург в то же время четко определил свой взгляд на принципы изображения героев и сюжетно-композиционное воплощение бытового материала. Гоголевская традиция чувствуется в самом характере конфликта: мошенничество купца Большова — порождение купеческого быта, собственнической морали и психологии героев-плутов. Болынов объявляет себя банкротом, но это ложное банкротство, результат его сговора с приказчиком Подхалюзиным. Сделка завершилась неожиданно: хозяин, который надеялся умножить свой капитал, был обманут приказчиком, оказавшимся еще большим мошенником. В результате Подхалюзин получил и руку дочери купца Липочки, и капитал. Гоголевское начало ощутимо в однородности комического мира пьесы: в ней нет положительных героев, как и в комедиях Гоголя, единственным таким «героем» может быть назван смех.

Главное отличие комедии Островского от пьес его великого предшественника — в роли комедийной интриги и отношении к ней действующих лиц. В «Своих людях...» есть персонажи и целые сцены, которые не только не нужны для развития сюжета , а, наоборот, замедляют его. Однако эти сцены не менее важны для понимания произведения, чем интрига, основанная на мнимом банкротстве Большова. Они необходимы для того, чтобы полнее обрисовать быт и нравы купечества, условия, в которых протекает основное действие. Впервые Островский использует прием, повторяющийся практически во всех его пьесах, в том числе в «Грозе», «Лесе» и «Бесприданнице», —развернутую замедленную экспозицию. Некоторые персонажи вводятся вовсе не для того, чтобы усложнить конфликт. Эти «обстановочные лица» (в пьесе «Свои люди — сочтемся!» — сваха и Тишка) интересны сами по себе, как представители бытовой среды, нравов и обычаев. Их художественная функция аналогична функции предметно-бытовых деталей в повествовательных произведениях: они дополняют изображение купеческого мира небольшими, но яркими, колоритными штрихами.

 

Повседневное, примелькавшееся интересует Островского-драматурга не меньше, чем нечто из ряда вон выходящее, например, афера Большова и Подхалюзина. Он находит эффективный способ драматургического изображения быта, максимально используя возможности слова, звучащего со сцены. Разговоры матери и дочери о нарядах и женихах, перебранка между ними, ворчание старой няньки прекрасно передают обычную атмосферу купеческой семьи, круг интересов и мечты этих людей. Устная речь персонажей стала точным «зеркалом» быта и нравов.

Именно разговоры героев на бытовые темы, как бы «выключенные» из сюжетного действия, во всех пьесах Островского играют исключительную роль: прерывая сюжет, отступая от него, они погружают читателя и зрителя в мир обычных человеческих отношений, где потребность в словесном общении не менее важна, чем потребность в еде, пище и одежде. И в первой комедии, и в последующих пьесах Островский нередко сознательно тормозит развитие событий, считая необходимым показать, о чем думают персонажи, в какую словесную форму облекаются их размышления. Впервые в русской драматургии диалоги действующих лиц стали важным средством нравоописания.

Некоторые критики сочли широкое использование бытовых подробностей нарушением законов сцены. Оправданием, по их мнению, могло служить лишь то, что начинающий драматург был первооткрывателем купеческого быта. Но это «нарушение» стало законом драматургии Островского: уже в первой комедии он соединил остроту интриги с многочисленными бытовыми подробностями и не только не отказывался от этого принципа впоследствии, но и развивал, добиваясь максимального эстетического воздействия обоих слагаемых пьесы — динамичного сюжета и статичных «разговорных» сцен.

«Свои люди — сочтемся!» — обличительная комедия, сатира на нравы. Однако в начале 1850-х гг. драматург пришел к мысли о необходимости отказаться от критики купечества, от «обличительного направления». По его мнению, взгляд на жизнь, выразившийся в первой комедии, был «молодым и слишком жестким». Теперь же он обосновывает иной подход: русский человек должен радоваться, видя себя на сцене, а не тосковать. «Исправители найдутся и без нас, — подчеркнул Островский в одном из писем. — Чтобы иметь право исправлять народ, не обижая его, надо ему показать, что знаешь за ним и хорошее; этим-то я теперь и занимаюсь, соединяя высокое с комическим». «Высокое», в его представлении, — народные идеалы, истины, добытые русским народом в течение многих веков духовного развития.

 

Новая концепция творчества сблизила Островского с молодыми сотрудниками журнала «Москвитянин» (издавался известным историком М.П.Погодиным). В работах писателя и критика А.А.Григорьева формировалась концепция «почвенничества», влиятельного идейного течения 1850-х — 1860-х гг. Основа «почвенничества» — внимание к духовным традициям русского народа, к традиционным формам быта и культуры. Особый интерес у «молодой редакции» «Москвитянина» вызывало купечество: ведь это сословие всегда было материально независимым, не испытывало тлетворного влияния крепостничества, которое «почвенники » считали трагедией русского народа. Именно в купеческой среде, по мнению «москвитянинцев», и следовало искать подлинные нравственные идеалы, выработанные русским народом, не искаженные рабством, как у крепостного крестьянства, и отрывом от народной «почвы», как у дворянства. В первой половине 1850-х гг. Островский испытал сильное влияние этих идей. Новые друзья, особенно А.А.Григорьев, подталкивали его к тому, чтобы он выразил в своих пьесах о купечестве «коренное русское воззрение».

В пьесах «москвитянинского» периода творчества — «Не в свои сани не садись», «Бедность не порок» и «Не так живи, как хочется» — критическое отношение Островского к купечеству не исчезло, но сильно смягчилось. Обозначилась новая идейная тенденция: драматург изображал нравы современного купечества как явление исторически изменчивое, пытаясь выяснить, что сохранилось в этой среде из богатейшего духовного опыта, накопленного русским народом в течение столетий, а что деформировалось или исчезло.

Одна из вершин творчества Островского — комедия «Бедность не порок», сюжет которой основан на семейно-бытовом конфликте. Гордей Торцов, властный купец-самодур, предшественник Дикого из « Грозы», мечтает о том, чтобы выдать свою дочь Любу за Африкана Коршунова, купца новой, «европейской» формации. Но ее сердце принадлежит другому — бедному приказчику Мите. Расстроить брак с Коршуновым помогает брат Гордея, Любим Торцов, а самодурный отец в порыве гнева грозит, что отдаст непокорную дочь замуж за первого встречного. Им по счастливой случайности и оказался Митя. Благополучный комедийный сюжет для Островского — только событийная «оболочка», помогающая понять истинный смысл происходящего: столкновение народной культуры с «полукультурой», развившейся в купечестве под влиянием моды « на Европу». Выразителем купеческой лжекультуры в пьесе является Коршунов, защитником патриархального, «почвенного» начала — Любим Торцов, центральный герой пьесы.

Любим Торцов — пьяница, защищающий нравственные ценности, — привлекает зрителя своим шутовством и юродством. От него зависит весь ход событий в пьесе, он помогает всем, в том числе способствует нравственному «выздоровлению» своего брата-самодура. Островский показал его «наирусским» из всех действующих лиц. У него нет претензий на образованность, как у Гордея, он просто здраво мыслит и поступает по совести. С точки зрения автора, этого вполне достаточно, чтобы выделиться из купеческой среды, стать «нашим человеком на сцене».

Сам писатель верил, что благородный порыв способен раскрыть в каждом человеке простые и ясные нравственные качества: совесть и доброту. Аморальности и жестокости современного общества он противопоставил русскую «патриархальную» нравственность, поэтому мир пьес «москвитянинского» периода, несмотря на обычную для Островского точность бытовой «инструментовки», во многом условен и даже утопичен. Главным достижением драматурга стал его вариант положительного народного характера. Образ пьяного провозвестника истины Любима Торцова создан отнюдь не по набившим оскомину трафаретам. Это не иллюстрация к статьям Григорьева, а полнокровный художественный образ, недаром роль Любима Торцова привлекала актеров многих поколений.

Во второй половине 1850-х гг. Островский вновь и вновь обращается к теме купечества, однако его отношение к этому сословию изменилось. От «москвитянинских» идей он сделал шаг назад, вернувшись к острой критике косности купеческой среды. Яркий образ купца-самодура Тита Титыча («Кита Китыча») Брускова, имя которого стало нарицательным, создан в сатирической комедии «В чужом пиру похмелье» (1856). Однако Островский не ограничился «сатирой на лица». Его обобщения стали более широкими: в пьесе изображен уклад жизни, который яростно сопротивляется всему новому. Это, по словам критика Н.А.Добролюбова, «темное царство», живущее по своим жестоким законам. Лицемерно защищая патриархальщину, самодуры отстаивают свое право на ничем не ограниченный произвол.

Тематический диапазон пьес Островского расширился, в поле его зрения оказались представители других сословий и общественных групп. В комедии «Доходное место» (1857) он впервые обратился к одной из излюбленных тем русских комедиографов — сатирическому изображению чиновничества, а в комедии «Воспитанница» (1858) открыл для себя помещичий быт. В обоих произведениях легко просматриваются параллели с «купеческими» пьесами. Так, герой «Доходного места» Жадов, обличитель продажности чиновников, типологически близок к правдоискателю Любиму Торцову, а персонажи «Воспитанницы» — помещица-самодурка Уланбекова и ее жертва, воспитанница Надя, — напоминают персонажей ранних пьес Островского и написанной годом позже трагедии «Гроза»: Кабаниху и Катерину.

Подводя итоги первого десятилетия творчества Островского, А.А.Григорьев, споривший с добролюбовской трактовкой Островского как обличителя самодуров и « темного царства», писал: « Имя для этого писателя, для такого большого, несмотря на его недостатки, писателя — не сатирик, а народный поэт. Слово для разгадки его деятельности не «самодурство», а «народность». Только это слово может быть ключом к пониманию его произведений. Всякое другое — как более или менее узкое, более или менее теоретическое, произвольное — стесняет круг его творчества».

«Гроза» (1859), последовавшая за тремя обличительными комедиями, стала вершиной драматургии Островского предреформенного периода. Вновь обратившись к изображению купечества, писатель создал первую и единственную в своем творчестве социально-бытовую трагедию.

Творчество Островского 1860-х-1880-х гг. исключительно многообразно, хотя в его мировоззрении и эстетических взглядах не было столь же резких колебаний, как до 1861 г. Драматургия Островского поражает шекспировской широтой проблематики и классическим совершенством художественных форм. Можно отметить две основные тенденции, отчетливо проявившиеся в его пьесах: усиление трагического звучания традиционных для писателя комедийных сюжетов и рост психологической содержательности конфликтов и характеров. «Театр Островского», объявленный «устаревшим», «консервативным» драматургами «новой волны» в 1890-х -1900-х гг., на самом деле развивал именно те тенденции, которые стали ведущими в театре начала XX в. Отнюдь не случайной была и насыщенность, начиная с «Грозы», бытовых и нравоописательных пьес Островского философско-психологическими символами. Драматург остро ощутил недостаточность сценического «бытового» реализма. Не нарушая естественных законов сцены, сохраняя дистанцию между актерами и зрителями — основу основ классического театра, в своих лучших пьесах он приблизился к философско-трагедийному звучанию романов, созданных в 1860-е-1870-е гг. его современниками Достоевским и Толстым, к мудрости и органической силе художника, образцом которой для него был Шекспир.

Особенно заметны новаторские устремления Островского в его сатирических комедиях и психологических драмах. Четыре комедии о жизни пореформенного дворянства — « На всякого мудреца довольно простоты», «Волки и овцы», «Бешеные деньги» и «Лес» — связаны общностью проблематики. Предмет сатирического осмеяния в них — неудержимая жажда наживы, охватившая и дворян, лишившихся точки опоры — подневольного труда крепостных и «бешеных денег», и людей новой формации, дельцов, сколачивающих свои капиталы на обломках рухнувшего крепостничества.

В комедиях созданы яркие образы «деловых людей», для которых «деньги не пахнут», а богатство становится единственной жизненной целью. В пьесе «На всякого мудреца довольно простоты» (1868) таким человеком предстал обедневший дворянин Глумов, по традиции мечтающий о получении наследства, богатой невесте и карьере. Его цинизм и деловая хватка не противоречат укладу жизни старой дворянской бюрократии: он сам — уродливое порождение этой среды. Глумов умен в сравнении с теми, перед кем вынужден прогибаться — Мамаевым и Крутицким, не прочь поглумиться над их глупостью и чванством, способен увидеть себя со стороны. «Я умен, зол, завистлив», — откровенничает Глумов. Он не ищет истины, а просто извлекает выгоду из чужой глупости. Островский показывает новое общественное явление, характерное для пореформенной России: не «умеренность и аккуратность» Молчалиных ведут к «бешеным деньгам», а язвительный ум и даровитость Чацких.

В комедии «Бешеные деньги» (1870) Островский продолжил свою «московскую хронику». В ней вновь появился Егор Глумов со своими эпиграммами «на всю Москву», а также калейдоскоп сатирических московских типов: светские хлыщи, прожившие несколько состояний, дамы, готовые пойти в содержанки к «миллионщикам», любители даровой выпивки, пустомели и сладострастники. Драматург создал сатирический портрет уклада жизни, в котором честь и добропорядочность заменены безудержным стремлением к деньгам. Деньги определяют все: поступки и поведение персонажей, их идеалы и психологию. Центральный персонаж пьесы — Лидия Чебоксарова, выставляющая на продажу и свою красоту, и свою любовь. Ей безразлично, кем быть — женой или содержанкой. Главное — выбрать денежный мешок потолще: ведь, по ее убеждению, «без золота жить нельзя». Продажная любовь Лидии в «Бешеных деньгах» — такое же средство для добывания денег, как и ум Глумова в пьесе «На всякого мудреца довольно простоты». Но циничная героиня, выбирающая жертву побогаче, сама оказывается в глупейшем положении: выходит замуж за Василькова, прельстившись сплетней о его золотых приисках, обманывается и с Телятевым, состояние которого — всего лишь миф, не брезгует и ласками «папашки» Кучумова, выбивая из него деньги. Единственным антиподом ловцов «бешеных денег» в пьесе является «благородный» делец Васильков, рассуждающий об «умных» деньгах, добытых честным трудом, сбереженных и с умом потраченных. Этот герой — угаданный Островским новый тип «честного» буржуа.

Комедия «Лес» (1871) посвящена популярной в русской литературе 1870-х гг. теме угасания «дворянских гнезд», в которых доживали «последние могикане» старого русского барства.

Образ «леса» — один из самых емких символических образов Островского. Лес — это не только фон, на котором развертываются события в усадьбе, находящейся в пяти верстах от уездного города. Это объект сделки между престарелой барыней Гурмыжской и купцом Восмибратовым, скупающим у обедневших дворян их родовые земли. Лес — символ духовного захолустья: в лесную усадьбу «Пеньки» почти не доходит оживление столиц, здесь по-прежнему царствует «вековая тишина». Психологическое значение символа выясняется, если соотнести «лес» с «дебрями» грубых чувств и безнравственных поступков обитателей «дворянского леса», сквозь которые не могут пробиться благородство, рыцарство, человечность. «... — И в самом деле, брат Аркадий, как мы попали в этот лес, в этот дремучий сырой бор? — говорит в финале пьесы трагик Несчастливцев, — Зачем мы, братец, спугнули сов и филинов? Что им мешать! Пусть их живут, как им хочется! Тут все в порядке, братец, как в лесу быть следует. Старухи выходят замуж за гимназистов, молодые девушки топятся от горького житья у своих родных: лес, братец» (Д. 5, явл. IX).

«Лес» — сатирическая комедия. Комизм проявляется в самых различных сюжетных ситуациях и поворотах действия. Драматург создал, например, небольшой, но очень злободневный социальный шарж: на популярную в пореформенное время тему о деятельности земств рассуждают почти гоголевские персонажи — мрачный помещик-мизантроп Бодаев, напоминающий Собакевича, и Милонов, столь же прекраснодушный, как Манилов. Однако главный объект сатиры Островского — быт и нравы «дворянского леса». В пьесе использован испытанный сюжетный ход — история бедной воспитанницы Аксюши, которую угнетает и унижает лицемерная «благодетельница» Гурмыжская. Она постоянно твердит о своем вдовстве и непорочности, хотя на самом деле и порочна, и сластолюбива, и тщеславна. Противоречия между притязаниями Гурмыжской и подлинной сутью ее характера — источник неожиданных комических ситуаций.

В первом действии Гурмыжская устраивает своеобразное шоу: чтобы продемонстрировать свою добродетель, приглашает соседей на подписание завещания. По словам Милонова, «Раиса Павловна строгостью своей жизни украшает всю нашу губернию; наша нравственная атмосфера, если можно так сказать, благоухает ее добродетелями». «Все мы здесь перепугались вашей добродетели», — вторит ему Бодаев, вспоминая, как несколько лет назад ожидали ее приезда в усадьбу. В пятом действии соседи узнают о неожиданной метаморфозе, происшедшей с Гурмыжской. Пятидесятилетняя барыня, томно говорившая о дурных предчувствиях и скорой смерти («если я не нынче умру, не завтра, во всяком случае скоро»), объявляет о своем решении выйти замуж за недоучившегося гимназиста Алексиса Буланова. Замужество она считает самопожертвованием, «чтоб устроить имение и чтоб оно не досталось в чужие руки». Впрочем, соседи не замечают комизма в переходе от предсмертного завещания к брачному союзу «непоколебимой добродетели» с «нежной, молодой отраслью благородного питомника». «Это геройский подвиг! Вы героиня!» — патетически восклицает Милонов, восторгаясь лицемерной и развратной матроной.

Еще один узел комедийного сюжета — история тысячи рублей. Деньги прошли по кругу, что позволило добавить важные штрихи к портретам самых разных людей. Тысячу попытался прикарманить купец Восмибратов, рассчитываясь за купленный лес. Несчастливцев, усовестив и «раззадорив» купца («честь бесконечна. И ее-то у тебя нет»), побудил его вернуть деньги. Гурмыжская отдала «шальную» тысячу Буланову на платье, затем трагик, угрожая незадачливому юнцу бутафорским пистолетом, отобрал эти деньги, собираясь прокутить их с Аркадием Счастливцевым. В конце концов тысяча стала приданым Аксюши и... вернулась к Восмибратову.

Вполне традиционная комедийная ситуация «перевертыша» позволила противопоставить зловещему комизму обитателей «леса» высокую трагедию. Жалкий «комедиант» Несчастливцев, племянник Гурмыжской, оказался гордым романтиком, который смотрит на тетушку и ее соседей глазами благородного человека, потрясенного цинизмом и пошлостью «сов и филинов». Те же, кто относится к нему с презрением, считая неудачником и отщепенцем, ведут себя как плохие актеры и площадные шуты. «Комедианты? Нет, мы артисты, благородные артисты, а комедианты — вы, — гневно бросает им в лицо Несчастливцев. — Мы коли любим, так уж любим; коли не любим, так уж ссоримся или деремся; коли помогаем, так уж последним трудовым грошом. А вы? Вы всю жизнь толкуете о благе общества, о любви к человечеству. А что вы сделали? Кого накормили? Кого утешили? Вы тешите только самих себя, самих себя забавляете. Вы комедианты, шуты, а не мы» (Д. 5, явл. IX).

Островский сталкивает грубый фарс, разыгранный Гурмыжским и Булановым, с подлинно трагедийным восприятием мира, которое представляет Несчастливцев. В пятом действии сатирическая комедия преображается: если раньше трагик демонстративно вел себя с «шутами» по-шутовски, подчеркивая свое пренебрежение к ним, зло иронизируя над их поступками и словами, то в финале пьесы сцена, не переставая быть пространством комедийного действа, превращается в трагический театр одного актера, который начинает свой заключительный монолог как «благородный» артист, принятый за шута, а заканчивает как «благородный разбойник» из драмы Ф.Шиллера — знаменитыми словами Карла Моора. В цитате из Шиллера вновь говорится о «лесе», точнее, о всех «кровожадных обитателях лесов». Их герой хотел бы «остервенить против этого адского поколения», с которым столкнулся в дворянской усадьбе. Цитата, не узнанная слушателями Несчастливцева, подчеркивает трагикомический смысл происходящего. Дослушав монолог, Милонов восклицает: «Но позвольте, за эти слова можно вас и к ответу!». «Да просто к становому. Мы все свидетели», — как эхо, откликается «рожденный повелевать» Буланов.

Несчастливцев — герой-романтик, в нем немало от Дон-Кихота, «рыцаря печального образа». Он выражается напыщенно, театрально, словно не веря в успех своего боя с «ветряными мельницами». «Где же тебе со мной разговаривать, — обращается Несчастливцев к Милонову. — Я чувствую и говорю, как Шиллер, а ты — как подьячий». Комически обыгрывая только что произнесенные слова Карла Моора о «кровожадных обитателях лесов», он успокаивает Гурмыжскую, отказавшуюся дать ему руку для прощального поцелуя: «Не укушу, не бойтесь». Ему остается только уйти от людей, которые, по его мнению, хуже волков: «Руку, товарищ! (Подает руку Счастливцеву и уходит)». Последние слова и жест Несчастливцева символичны: он подает руку своему товарищу, «комедианту», и гордо отворачивается от обитателей «дворянского леса», с которыми ему не по пути.

Герой «Леса» — один из первых в русской литературе «выломившихся», «блудных детей» своего сословия. Островский не идеализирует Несчастливцева, указывая на его житейские недостатки: он, как и Любим Торцов, не прочь покутить, склонен к плутовству, держит себя высокомерным барином. Но главное в том, что именно Несчастливцев, один из самых любимых героев «театра Островского», выражает высокие нравственные идеалы, напрочь забытые шутами и фарисеями из лесной усадьбы. Его представления о чести и достоинстве человека близки самому автору. Словно разбив «зеркало» комедии, Островский устами провинциального трагика с грустной фамилией Несчастливцев хотел напомнить людям об опасности лжи и пошлости, которые легко подменяют подлинную жизнь.

Один из шедевров Островского, психологическая драма «Бесприданница» (1878), как и многие его произведения, — «купеческая» пьеса. Ведущее место в ней занимают излюбленные мотивы драматурга (деньги, торговля, купеческий «кураж»), традиционные типажи, встречающиеся практически в каждой его пьесе (купцы, мелкий чиновник, девушка на выданье и ее мать, стремящаяся «продать» дочь подороже, провинциальный актер). Интрига также напоминает ранее использованные сюжетные ходы: за Ларису Огудалову борются несколько соперников, у каждого из которых собственный «интерес» к девушке.

Однако в отличие от других произведений, например комедии «Лес», в которой бедная воспитанница Аксюша была лишь «обстановочным лицом» и не принимала активного участия в событиях, героиня «Бесприданницы» — центральный персонаж пьесы. Лариса Огудалова не только красивая «вещь», бесстыдно выставленная на аукцион ее матерью Харитой Игнатьевной и «покупаемая» богатыми купцами города Бряхимова. Она человек, богато одаренный, мыслящий, глубоко чувствующий, понимающий нелепость своего положения, и в то же время натура противоречивая, пытающаяся гнаться «за двумя зайцами»: ей хочется и высокой любви, и богатой, красивой жизни. В ней уживаются романтический идеализм и мечты о мещанском счастье.

Главное отличие Ларисы от Катерины Кабановой, с которой ее часто сравнивают, — свобода выбора. Она сама должна сделать свой выбор: стать содержанкой богатого купца Кнурова, участницей удалых развлечений «блестящего барина» Паратова или женой самолюбивого ничтожества — чиновника «с амбициями» Карандышева. Город Бряхимов, как и Калинов в «Грозе», — тоже город «на высоком берегу Волги», но это уже не «темное царство» злой, самодурной силы. Времена изменились — просвещенные «новые русские» в Бряхимове замуж бесприданниц не берут, а покупают. Сама героиня может решить, участвовать или не участвовать в торге. Перед ней проходит целый «парад» женихов. В отличие от безответной Катерины, мнением Ларисы не пренебрегают. Словом, «последние времена», которых так страшилась Кабаниха, наступили: прежний «порядок» рухнул. Ларисе не надо упрашивать своего жениха Карандышева, как Катерина упрашивала Бориса («Возьми меня с собой отсюда!»). Карандышев сам готов увезти ее подальше от городских соблазнов — в глухое Заболотье, где хочет стать мировым судьей. Заболотье, которое ее мать представляет себе местом, где, кроме леса, ветра и воющих волков, ничего нет, кажется Ларисе деревенской идиллией, этаким болотистым «раем», «тихим уголком». В драматической судьбе героини переплелись историческое и житейское, трагедия несбывшейся любви и мещанский фарс, тонкая психологическая драма и жалкий водевиль. Ведущий мотив пьесы — не власть среды и обстоятельств, как в «Грозе», а мотив ответственности человека за свою судьбу.

«Бесприданница» — прежде всего драма о любви: именно любовь стала основой сюжетной интриги и источником внутренних противоречий героини. Любовь в «Бесприданнице» — символическое, многозначное понятие. «Я любви искала и не нашла» — такой горький вывод делает Лариса в финале пьесы. Она имеет в виду любовь-сочувствие, любовь-понимание, любовь-жалость. В жизни Ларисы настоящую любовь вытеснила «любовь», выставленная на продажу, любовь-товар. Торг в пьесе идет именно из-за нее. Купить такую «любовь» может только тот, у кого больше денег. Для «европеизированных» купцов Кнурова и Вожеватова любовь Ларисы — предмет роскоши, который покупается для того, чтобы с «европейским» шиком обставить свою жизнь. Мелочность и расчетливость этих «детей » Дикого проявляется не в самозабвенной ругани из-за копейки, а в безобразном любовном торге.

Сергей Сергеевич Паратов, самый экстравагантный и бесшабашный среди купцов, изображенных в пьесе, — фигура пародийная. Это «купеческий Печорин», сердцеед со склонностью к мелодраматическим эффектам. Свои отношения с Ларисой Огудаловой он считает любовным экспериментом. «Мне хочется знать, скоро ли женщина забывает страстно любимого человека: на другой день после разлуки с ним, через неделю или через месяц», — откровенничает Паратов. Любовь, по его мнению, годится только «для домашнего обихода». Собственная паратовская «езда в остров любви» с бесприданницей Ларисой была недолгой. Ее сменили шумные кутежи с цыганами и женитьба на богатой невесте, точнее, на ее приданом — золотых приисках. «У меня, Мокий Парменыч, ничего заветного нет; найду выгоду, так все продам, что угодно» — таков жизненный принцип Паратова, нового «героя нашего времени» с замашками разбитного приказчика из модной лавки.

Жених Ларисы, «чудак» Карандышев, ставший ее убийцей, — личность жалкая, комичная и в то же время зловещая. В нем смешаны в нелепом сочетании «краски» различных сценических образов. Это окарикатуренный Отелло, пародийный «благородный» разбойник (на костюмированном вечере «оделся разбойником, взял топор в руки и бросал на всех зверские взгляды, особенно на Сергея Сергеича») и одновременно «мещанин во дворянстве». Его идеал — « экипаж с музыкой », роскошная квартира и обеды. Это амбициозный чиновник, попавший на разгульный купеческий пир, где ему достался незаслуженный приз — красавица Лариса. Любовь Карандышева, «запасного» жениха, — любовь-тщеславие, любовь-покровительство. Для него Лариса — тоже «вещь», которой он кичится, предъявляя всему городу. Сама героиня пьесы воспринимает его любовь как унижение и оскорбление: «Как вы мне противны, кабы вы знали!... Для меня самое тяжкое оскорбление — это ваше покровительство; ни от кого никаких других оскорблений мне не было».

Главная черта, проступающая в облике и поведении Карандышева, — вполне «чеховская»: это пошлость. Именно эта черта придает фигуре чиновника мрачный, зловещий колорит, несмотря на его заурядность по сравнению с другими участниками любовного торга. Ларису убивает не провинциальный «Отелло», не жалкий комедиант, легко меняющий маски, а воплощенная в нем пошлость, которая — увы! — стала для героини единственной альтернативой любовного рая.

Ни одна психологическая черта в Ларисе Огудаловой не достигла завершенности. Ее душа наполнена темными, смутными, не до конца понятными ей самой порывами и страстями. Она не способна сделать выбор, принять или проклясть тот мир, в котором живет. Думая о самоубийстве, Лариса так и не смогла броситься в Волгу, как Катерина. В отличие от трагической героини «Грозы», она всего лишь участница пошлой драмы. Но парадокс пьесы в том, что именно пошлость, убившая Ларису, сделала ее в последние мгновения жизни тоже героиней трагической, возвысившейся над всеми персонажами. Ее никто не полюбил так, как ей хотелось бы, — она же умирает со словами прощения и любви, посылая поцелуй людям, которые чуть было не заставили ее отречься от самого главного в ее жизни — от любви: « Вам надо жить, а мне надо... умереть. Я ни на кого не жалуюсь, ни на кого не обижаюсь... вы все хорошие люди... я вас всех... всех... люблю» (Посылает поцелуй). На этот последний, трагический вздох героини отозвался только «громкий хор цыган», символ всего «цыганского» уклада жизни, в котором она жила.

Печать Просмотров: 95337
Версия для компьютеров