Творчество В.С. Соловьева и начало новой эпохи в русской поэзии

   Краткие содержания / История мировой литературы

Отечественным поэтом, во многом предсказавшим художественные открытия и философские идеи XX столетия, стал Владимир Сергеевич Соловьев (1853—1900). Дед будущего философа и поэта по отцовской линии посвятил восьмилетнего внука на служение Богу. Другой дед, по материнской линии, контр-адмирал, привил ему героическое ощущение жизни. Отец, великий русский историк Сергей Михайлович Соловьев, дал пример самоотверженного труда, изо дня в день работая над многотомной «Историей России». Мать, Поликсена Владимировна, двоюродная внучка выдающегося украинского мыслителя Григория Сковороды, без ропота опекала многочисленное семейство...

Закончив историко-философский факультет Московского университета, Соловьев стал вольнослушателем Московской духовной академии и углубился в изучение старинных мистических трактатов о Софии.

София в переводе с греческого — «знание», «мудрость». Многие религиозные учения, прежде всего древнееврейские и христианские, олицетворяли в образе Софии мудрость своего Божества. София — это не «богиня» и не земная женщина; София — это животворное женское начало, которое пронизывает собой всю Вселенную, весь мир. На древнерусских иконах ее изображали в виде огневидного Ангела, облаченного в царские одеяния, с короной на голове.

Ho Владимир Соловьев хотя и был европейски образованным человеком, все равно относился к Софии не как ученый к объекту своего исследования, а как влюбленный к предмету своей любви. Подобно немецким романтикам, он верил, что эта мистическая сила непосредственно воздействует на его жизнь, и потому не просто листал средневековые фолианты, а искал таинственной встречи с Софией. Он надеялся, что София явится ему не как видение, а во плоти.

В 1875 году Владимир Сергеевич отправился в Лондон; формальным поводом была работа в библиотеке Британского музея, истинной причиной — поиск встречи с Софией. Соловьев заполняет тетради конспектов странными писаниями, где среди не поддающихся расшифровке знаков часто встречается знакомое имя: Софи, Софиа. И внезапно уезжает из Лондона через Париж в Египет. Ему был некий «голос», призвавший его в Каир. Как он потом напишет в поэме «Три свидания»: «В Египте будь!» — внутри раздался голос, / В Париж — и к югу пар меня несет». Характерно построение поэтической фразы: ни слова не сказано о промежуточном состоянии, о сомнениях. Решение принимается мгновенно. Такова была натура Соловьева. Одновременно и созерцательная, и решительная до воинственности. Таким был и его лирический герой — влюбленный странник, пилигрим, рыцарь, преданный своей Прекрасной Даме.

Недаром особую роль в поэзии Соловьева играют символы. Ведь символ не зависит от переменчивой реальности, от смены угла зрения. Он всегда загадочен по смыслу, но всегда определенен по форме. Так, в стихотворении Соловьева «У царицы моей есть высокий дворец...» (1875), которое как раз и было связано с поездкой в Египет, преобладают цвета вечности, вечные цвета:

У царицы моей есть высокий дворец,
О семи он столбах золотых,
У царицы моей семигранный венец,
В нем без счету камней дорогих.

И в зеленом саду у царицы моей

Ловит отблеск кудрей и чела...

Сад «царицы» зелен всегда, в любое время года, он не увядает; розы неизменно алы, лилии — белы, ручей — серебрист. И чем неизменнее, чем «надежнее» эти символические цвета, тем драматичнее звучит главная тема стихотворения. А тема эта — переменчивость сердца поэта, изменчивость лика его Небесной Возлюбленной.

А соловьевская София и впрямь оказалась непостоянной, изменчивой. В Египте поэта ждало потрясение.

Послушавшись внутреннего голоса, он провел ледяную ночь в пустыне. Ho никакого таинственного свидания не произошло; более того, молодого мистика чуть не побили местные кочевники. Другой поэт воспринял бы случившееся трагически — а у Соловьева, напротив, все это вызвало приступ смеха. Недаром в одной из своих лекций он определил человека как «животное смеющееся». И подобно своему любимому поэту Алексею Толстому, он часто писал юмористические стихи. Смех был для Соловьева своеобразным противоядием от чрезмерной мистики; он сознательно обыгрывал образ своего чересчур возвышенного лирического героя, помещал его в комические ситуации. Вплоть до автоэпитафии: «Владимир Соловьев / Лежит на месте этом. / Сперва был философ, / А нынче стал шкелетом...» (1892). И здесь вновь проглядывает его литературная родословная, далекая, но живая связь с ранним немецким романтизмом.

Ho с той же необъяснимой легкостью Соловьев возвращался от насмешки к торжественной интонации. В одном из лучших его стихотворений «Ex oriente lux» (1890) России жестко предложено сделать выбор между воинственностью древнеперсидского царя Ксеркса и жертвенностью Христа. Голос лирического героя становится от строфы к строфе все тверже и тверже, в нем начинают звучать проповеднические нотки:

О Русь! в предвиденье высоком

Ты мыслью гордой занята;
Каким же хочешь быть Востоком:
Востоком Ксеркса иль Христа?

Это проповедническое начало было присуще и лирическому герою Соловьева, и самому поэту. Он не только профессионально занимался философией, не только писал стихи, но был и одним из самых ярких литературных публицистов второй половины XIX века. В его речах и статьях резко ставились нравственные и политические вопросы: причем Соловьев никогда не отделял нравственность от политики.

Так, 28 марта 1881 года, спустя год после защиты докторской диссертации по философии, Соловьев выступил с лекцией в зале столичного Кредитного общества. Он публично обратился к наследнику престола с просьбой помиловать убийц Александра II, народовольцев. Их взгляды и тем более действия были ему предельно чужды. Ho Соловьев верил, что настоящая политическая жизнь в России может быть основана только на христианских принципах — любви, прощении, примирении. Он мечтал о временах, когда две великие Церкви, католическая и православная, объединятся, и на основе этого объединения утвердится новая цивилизация, наступит другая историческая эпоха. В этой цивилизации не останется места вражде между народами.

Ho при всей чистоте своих помыслов и благородстве идей Соловьев часто впадал в романтический раж, был ослеплен грандиозностью собственного замысла. Нечто подобное присутствовало и в его «отношениях» с незримой Софией: благородство, мужество и болезненная изменчивость... He случайно его преследовали темные мистические переживания. Так, во время одного из морских путешествий — причем было это в самый день православной Пасхи — Соловьев «застал» в каюте демона в виде мохнатого зверя и попытался изгнать врага рода человеческого с помощью вопроса: «А ты знаешь, что Христос воскрес?» Ho последовал ответ: «Воскрес-то он воскрес, а тебя я все-таки доконаю». Философа нашли в каюте без сознания...

В те же годы он сделал для себя вывод о страшной близости общемировой катастрофы, о возможном явлении Антихриста в XX веке. Его мотивы разовьют в своем творчестве ближайшие литературные наследники Соловьева, поэты следующего поколения. Они назовут себя русскими символистами.

...В «тяжкие, душные, грозные дни» июля 1900 года 47-летний поэт почувствовал себя неизлечимо больным. Он умер в подмосковном имении князей Трубецких. Отпевание состоялось в московской университетской церкви св. Татианы... Co смертью Владимира Сергеевича Соловьева для русской поэзии завершилось литературное столетие, блестящий XIX век. Начавшийся уроками романтизма, этот век был подытожен творчеством поэта, который через голову своей эпохи обратился к романтическим традициям, переработал их и передал, как эстафету, новому литературному поколению.