Вечная драма человеческой гордыни в «Маленьких трагедиях» А. С. Пушкина

1. Краткая характеристика цикла.
2. Наслаждение возможностью могущества: барон Филипп в трагедии «Скупой рыцарь».
3. Парадоксальное чувство справедливости: Сальери в трагедии «Моцарт и Сальери».
4. Насмешка над моралью и безрассудный вызов иному миру: Дон Гуан в трагедии «Каменный гость».
5. Чаша отчаяния на пиру смерти: Вальсингам в трагедии «Пир во время чумы».

«Маленькие трагедии» — цикл из четырех произведений, небольших по объему, но необычайно глубоких по содержанию, созданный Пушкиным в течение нескольких дней во время так называемой «Болдинской осени». Действие в этих произведениях разворачивается в разные исторические эпохи в разных странах Европы. В каждой из трагедий автор показывает, что происходит с душой человека под влиянием той или иной греховной страсти, корнем которых является гордыня. Характеры героев «Маленьких трагедий» противоречивы и многогранны: следует отметить, что во всех этих произведениях Пушкин мастерски соединил понятия, казалось бы, несовместимые, как «гений и злодейство». Так, скупость — качество, которое нередко приписывается ростовщикам и купцам. Для них оно весьма естественное свойство просто в силу особенностей их профессии. Однако для рыцаря скупость не просто позорное, но, по идее, невозможное качество. Аналогичным образом звучит и название «Пир во время чумы». Оно сразу вызывает ощущение чего-то несовместимого: чума, смерть, горе, страдание и тут же — веселье, пир, песни...

Цикл открывает трагедия «Скупой рыцарь». Барон Филипп, отец Апьбера, когда-то был достоин звания рыцаря. Он был отважен и щедр, и сам герцог, его отец, говорил с ним, как с другом. А во что превратился этот человек теперь? В чем он видит радость? В накоплении богатств, которые он не использует:

О! мой отец не слуг и не друзей
В них видит, а господ; и сам им служит.
И как же служит? как алжирский раб,
Как пес цепной. В нетопленной конуре
Живет, пьет воду, ест сухие корки,
Всю ночь не спит, все бегает да лает.
А золото спокойно в сундуках
Лежит себе...

Для барона груды золота — это возможность власти. Однако он никогда не пустит эту силу в дело, ему довольно тех призрачных образов, которые он лелеет в уме, спускаясь в заветные подвалы. Барон спокойно рассуждает о том, каким грузом страданий, слез и преступлений отягчены его богатства: его не мучает совесть при мысли, что он отнял последний грош у вдовы с детьми, что его должник, может быть, убил кого-то, чтобы добыть деньги. «Кого бояться мне?» — гордо восклицает барон, забывая о высшем суде, которому нет дела до золота. Не за свою душу, отягощенную собственными грехами и проклятиями должников, страшится барон. Нет, судьба сокровищ ему дороже всего: чести, спасения души, уз кровного родства. В сыне барон видит лишь будущего расхитителя своих богатств, то есть врага. Как врагу, он и бросает сыну вызов, — но тут барона настигает рука самого Бога. «Где ключи? Ключи, ключи мои!..» — бормочет умирающий вместо молитвы и покаяния.

Сальери, герой трагедии «Моцарт и Сальери», одержим иной страстью — завистью. Однако ведь он — человек незаурядный, преданный искусству, умеющий тонко воспринимать и ценить прекрасное. Сальери и сам не лишен таланта. Что же до Моцарта, тот искренне считает Сальери своим другом, таким же «сыном гармонии», каков он сам.

Почему же вдруг этот человек опускается до банальной зависти и подлого преступления? Как ни парадоксально, причина этого кроется в своеобразном понимании справедливости. Сальери кажется, что талант должен быть наградой за усилия на избранном поприще. То, что в реальности дело обстоит иначе, вызывает у него неистовое возмущение:

Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений — не в награду

Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан —
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?..

Но мало этого, в своей гордыне Сальери полагает, что он вправе исправить подобную оплошность высших сил. Однако убивая Моцарта, он духовно гибнет и сам: «Гений и злодейство две вещи несовместные», — приговором звучат для него слова Моцарта, не подозревающего об ужасном поступке Сальери.

В трагедии «Каменный гость» Пушкин использовал старинную легенду о Дон Жуане, сластолюбивом и бессердечном соблазнителе. Пушкинский Дон Гуан, конечно, личность достаточно яркая и уж ни в коем случае не однозначная. Да, этот человек надменно попирает все законы морали и приличий, ему нет дела ни до Бога, ни до черта. Настолько он уверен в себе. Смелость Дон Гуана во многом ведь тоже, подобно его страсти к наслаждениям, идет от гордыни. Трудно понять, насколько искренен Дон Гуан, восхваляя добродетель Доны Анны: возможно, этот человек действительно сделал шаг к духовному возрождению, а может, и в самом деле его речи лишь искусная игра опытного соблазнителя? Последнее представляется более вероятным. Станет ли человек, полюбивший добродетель, решившийся оставить прежние привычки развратной жизни, дерзко бросать вызов тени своего противника? А Дон Гуан нахально потешается над каменным командором, предлагая прийти к дому Доны Анны, куда он, Гуан, придет на свидание. Гордыня, по своей силе почти равная гордыне Люцифера: но «каменная десница» командора быстро низвергает Гуана в пучину смерти...

 

Завершает цикл «Маленьких трагедий» «Пир во время чумы». Это произведение, пожалуй, сложнее предыдущих тем, что в них падение героя происходит на фоне внешне благоприятных условий для достойной жизни, тогда как в «Пире» духовная опустошенность человека является результатом утраты близких и крушения привычного мира. В самом деле, что толкает в бездну барона Филиппа, Сальери и Дон Гуана, кроме гложущего их изнутри червя гордыни?..

А безумное пиршество посреди города, где гуляет чума, совсем иное. В сущности, веселье Вальсингама и его друзей — это маска, которой они пытаются прикрыть глубокое отчаяние, утрату всякой надежды на подлинный душевный покой и счастье. Каждый из этих людей пережил тех, кто был ему дорог. Да и что ожидает их самих завтра, кто знает?.. Сильное горе, недавно пережитое, и полнейшая неизвестность впереди порождают своего рода нравственное отупение: герои «Пира во время чумы» не оплакивают своего недавно умершего друга, чью судьбу, может, очень скоро предстоит разделить им всем:

Но много нас еще живых, и нам
Причины нет печалиться.

Отчаяние, согласно христианскому вероучению — грех, коренящийся в главном грехе, гордыне. Несчастные уже не уповают на Бога, и потому священник напрасно заклинает их «святою кровью Спасителя» прекратить «пир чудовищный». Желая прервать веселье, неуместное, согласно требованиям морали, там, где бродит смерть, священник напоминает Вальсингаму о его матери и жене, ставших жертвами чумы. Разве бы они одобрили его теперешнее поведение?

Вальсингам сознает, насколько он пал по сравнению с тем временем, когда его жена Матильда «знала рай» с ним. Однако гордыня и отчаяние прочно завладели его душой:

 

... Я здесь удержан
Отчаяньем, воспоминаньем страшным,

Сознаньем беззаконья моего

И ужасом той мертвой пустоты,

Которую в моем дому встречаю, —

И новостью сих бешеных веселий...

 

«Оставь меня!» — эта фраза, пожалуй, наиболее точно выражает состояние души, охваченной гордыней. Человек отвергает саму возможность выйти из своего падшего состояния. Четыре «Маленькие трагедии» — это четыре картины, иллюстрирующие это явление.