«Война» - страшное слово (По повести К. Воробьева «Убиты под Москвой»)

Нет! Я еще не все сказал,
Куда там.
Уже давно покончено с войной,
Но все ж велик мой долг перед солдатом,
Что грудью заслонил свой край родной.
                                              А.    Прокофьев

Прошло много лет с того дня - первого дня Великой Отечественной войны. И его никто никогда не сможет забыть. Ведь память войны стала нравственной памятью, вновь возвращающей к героизму и мужеству солдат. Именно память не позволяет опускаться ниже той нравственной отметки, которой помечены горькие и героические годы, продолжает свято и неотступно жить в сердце каждого человека.

«Ах война, война! Болеть нам ею - не переболеть, вспоминать ее - не перевспоминать!» - сказал Виктор Астафьев. Действительно, это так. Память о войне не стирается, не тускнеет с годами. О войне в современной литературе рассказывают не только бывшие фронтовики Юрий Бондарев, Евгений Носов, Василь Быков, но и писатели, для которых военные годы были временем их детства. Произведения А. Иванова, П. Проскурина, В. Распутина, Б. Васильева и других - достойный вклад в летопись народного подвига.

О войне писал и К. Воробьев, но долгое время мы не знали о его книгах. Может быть, потому, что слишком горькая правда заключена в них.

Повесть К. Воробьева: «Убиты под Москвой» затронула меня до глубины души. Это настоящее откровение. В нем так пронзительно и правдиво звучат слова о войне. Начинается произведение со строчки: «Учебная рота кремлёвских курсантов шла на фронт». И начало сразу захватывает читателя, с первого же абзаца:

«Учебная рота кремлевских курсантов шла на фронт. В ту пору с утра и до ночи с подмосковных полей не рассеивалась голубовато-призрачная мгла, будто тут сроду не было восходов солнца, будто оно навсегда застряло на закате, откуда и наплывало это пахучее сумеречное лихо — гарь от сгибших там «населенных пунктов». Натужно воя, невысоко и кучно над колонной то и дело появлялись «юнкерсы». Тогда рота согласно приникала к раздетой ноябрем земле, и все падали лицом вниз, но все же кто-то непременно видел, что смерть пролетела мимо, и извещалось об этом каждый раз по-мальчишески звонко и почти радостно. Рота рассыпалась и падала по команде капитана — четкой и торжественно напряженной, как на параде. Сам капитан оставался стоять на месте лицом к полегшим, и с губ его не сходила всем знакомая надменно-ироническая улыбка, и из рук, затянутых тугими кожаными перчатками, он не выпускал ивовый прут, до половины очищенный от коры...»

Курсанты шли под командованием капитана Рюмина. Далее мы знакомимся с главным героем рассказа — Алексеем. «В то, что он уже две недели как произведён в лейтенанты и назначен командиром взвода, Алексей верил с большим трудом. Временами ему казалось, что это ещё не взаправду, это только так, условно, как на занятиях, и тогда он тушевался перед курсантами и обращался к ним по имени, а не так, как было положено по Уставу». Этим подтверждается добросердечность, дружелюбность Алексея, которая так 'нужна людям, особенно в трудное время, когда вокруг все агрессивны. Это уже своего рода геройство, ведь не каждый сможет вести себя в критический период так, как Алексей.

В начале повести настроение у Алексея приподнятое, ведь он еще не видел ужаса войны и ничто его пока не огорчало. В конце повести - полная противоположность. Настроение начинает падать, когда Алексей видит возвращающихся с передовой бойцов. Он ещё не понял, что он на самом настоящем фронте. «Почему вы сюда! Где фронт? - торопясь и все больше пугаясь чего-то непонятного, перебил Алексей, и в наступившей тогда тишине к нему тяжело пошел безоружный красноармеец. - А ты где находишься? Ты не на фронте? Где ты находишься? А?» - не вынося из-за спины рук, кидал он под свой шаг гневным, устоявшимся в обиде голосом».

Вот эпизод о том, как солдаты готовились к захвату немцев и рыли окопы. Нам ясно, что Алексей в военном деле ещё юнец, он не видел немцев живых, а когда с ними встречается, то автор описывает эту картину так: «Вот они, немцы! Настоящие, живые, а не нарисованные на полигонных щитах! Ему было известно о них все, что писалось в газетах и передавалось по радио, но сердце упрямилось до конца поверить в тупую звериную жестокость этих самых фашистов; он не мог заставить себя думать о них иначе, как о людях, которых он знал или не знал - безразлично. Но какие же эти? Какие? И что сейчас надо сделать? Подать команду стрелять? Нет, сначала я сам. Надо все сперва самому!»

Алексею хотелось всё попробовать, все испытать самому, на собственной шкуре. И «мечта» его сбылась. Он увидел войну во всех её красотах.

В этом рассказе есть «тонкие кисти и яркие краски», с помощью которых автор заставляет нас проникнуть в ту сферу, где обитал его герой и вместе с ним возненавидеть немцев и восхищаться минутами жизни. Алексей на этой кровавой бойне «насмотрелся многого: и на смерть Анисимова, и на смерть других курсантов. Ему, как и всем на войне, было страшно, но долг, ответственность - превыше всего, и он преодолевал страх и хотел это же видеть в своих подчиненных. Такие люди, как Алексей, очень были нужны на войне.

Такой же ответственный, преданный идее и капитан Рюмин. Рота кремлёвских курсантов полегла не по его вине. Но он принимает вину за ее гибель на себя. Это он не сказал роте, что она попала в окружение, это он повёл её на верную смерть. Впрочем, еще до этого, его роту послали на верную смерть другие. Но Рюмин не хочет валить вину на других: на того майора спецвойск, который «со щупающей душу усмешкой» послал их в бой. Рюмин принял весь позор и всю боль на себя. «—Все, -старчески сказал он, когда они остались вдвоем с А. Ястребовым, глядя на оставшихся в живых курсантов роты. — За это нас нельзя простить. Никогда!»

Не пожалей Рюмина курсанты - может, он бы и остался жив. Он-то рассчитывал на их гнев и справедливое осуждение, но они простили его. И Ястребов простил, и рота. И этого не мог пережить гордый капитан Рюмин. Он сам наказал себя.

Близость и согласность, которые испытывает А. Ястребов к позе мёртвого своего товарища, - это высшее чувство, которое невозможно объяснить словами. А. Ястребов поднимается навстречу танку. Танк движется на человека, но человек не спеша готовится к встрече с танком. Молчание силы наталкивается на молчание ещё большей силы, ещё более страшной силы, потому что то сила духа.

Многие страницы повести было больно читать, но боль эта, исцеляющая от равнодушия, нравственной слепоты прежде всего. Писатели, рисуя муки человеческие, рассказывая о великом подвиге советского народа, призывают нас бороться против войны.