Война — путь самопознания и прозрений Солженицына А.И.

Будучи мобилизован в армию в октябре 1941 г., Солженицын вначале попал... в обоз лошадиной тяги, в гужетранспортный батальон («лошадиную роту»). В письме от 25 декабря 1941 г. он без всякого восторга пишет: «Сегодня чистил навоз и вспомнил, что я именинник, как нельзя кстати пришлось...» И тут же формулирует — вписывая саму войну в какой-то необходимый ему для самопознания, прозрений акт жизненного сценария! — особый подход ко всему событию войны: «Нельзя стать большим русским писателем, живя в России 1941—1943 годов и не побывав на фронте». Он явно торопит процесс самовоспитания, самоанализа, ищет путей к народной душе в час эпических испытаний.

Война как будто «услышала» эти ожидания будущего писателя, выдернула его из конюшни. В феврале 1942 г. Солженицын попал в 3-е Ленинградское артиллерийское училище в Костроме. В дальнейшем — уже в звании лейтенанта (оно присвоено осенью 1942 г.) — Солженицын попал в Саранск (Мордовия), где формировалась артиллерийская группа разведки.

В 1943 г. после взятия Орла Солженицын награжден орденом Отечественной войны II степени, в 1944 г. — после взятия Бобруйска — орденом Красного Знамени. В Восточной Пруссии он, уже капитан, — это позже чрезвычайно радовало А. Т. Твардовского при защите Солженицына — мужественно вывел из вражеского окружения свою часть.

Война — это путь стремительного избавления Солженицына от миражей и фантомов. Избавления не наедине с самим собой, а в общении с другом юности Николаем Виткевичем (Кокой).

Самое существенное, лишь частично отраженное в письмах Николаю Виткевичу, присутствовало где-то в глубине прозревшей души: «Великий Замысел», идея написать неофициозную «новую художественную историю послеоктябрьских лет» (и самой революции), естественно, с новыми внеофициозными оценками роли и смысла поведения В. И. Ленина и И. В. Сталина. Слишком уж легковесными, невыносимыми для сознания стали после пламени войны все шаблоны, штампы, все картонные персонификации добра и зла, якобы «объяснявшие» трагическую историю, муки России в XX в. Юношеское нетерпение было, правда, зашифрованным, немногословным. Ho и тех немногих, видимо, откровений о «Великом Замысле», тех якобы зашифрованных оценок «Вовки» (Ленина) и «Пахана» (Сталина), что мелькнули в переписке Солженицына и Н. Виткевича (и были засечены цензурой), оказалось вполне достаточно для ареста будущего писателя в феврале 1945 г. в Восточной Пруссии.

О приговоре — 8 лет по статьям 58-10 и 58-11 — от 7 июля 1945 г. писатель узнал 27 июля 1945 г. Заглядывая вперед, заметим, что реабилитирован он был уже после XX съезда КПСС 6 февраля 1957 г.